Евгений Шалашов - Десятый самозванец

От каши с черносливом дьяк решил отказаться, зато пирога с осетром отведал с удовольствием.

— Мастерица супруга-то у тебя! — похвалил Чистой, на что Иванов горделиво кивнул.

— Только ежели поварню-то заводить, так ведь и место под нее нужно, — отметил Унковский, обдирая леща. — Это ж тогда пристройку надобно делать…

— И — повара брать и мужиков кухонных, — согласился начальник приказа, запивая обед квасом.

— А для Васьки — повариху погрудастей! — хохотнул Алмаз Иванович.

— По мне, так лучше позадастей! — не стал спорить Унковский, вдовствовавший уже второй год.

— Ну, приказной люд, ерунды не болтать! — с нарочитой строгостью насупился дьяк. — День-то не скоромный, а вы…

Подчиненные притворно притихли, а Назарий Петрович продолжил рассуждать о поварне:

— Ну, надо бы все обдумать да обсчитать, а там уж и решать — челобитную государю подавать или нет. Даст боярин Морозов денег — тогда можно. Ну а ежели не даст? Ну да ладно, — заключил он, — поварня от нас не уйдет. Жили мы как-то без нее и еще проживем…

— Дело, стало быть, спешное есть, — вздохнул Алмаз Иванович.

— Ну, может, не столько спешное, сколько важное, — кивнул Чистой, вытирая руки рушником. [9] Рушник — полотенце (обл.). — Помолимся да поговорим…

Поблагодарив Господа за трапезу крикнули Гришку, чтобы тот убрал со стола. А после того, как Котошихин сгреб всю посуду и протер столешницу, посольские чины принялись за дело. Бумаги, присланные из Константинополя-Стамбула, читались вслух самим дьяком, а потом перечитывались наособицу.

— Не густо примет-то Телепнев накопал, не густо… — вздохнул Назарий Петрович. — Лет, может, под тридцать, а может, чуть поболе… Волос черен, лицо продолговатое… Хм. Нет бы шрамы какие там на теле… Или пятна там, родинки. Как искать-то будем?

Алмаз Иванович читал грамотки более вдумчиво, посему первым нашел кое-какую зацепочку:

— А вот, Назарий Петрович, пишет Телепнев, что переводчик при посольстве, Зульфикар-ага, сказал, что сей самозванец по-турецки говорит чисто, но так, будто татарский язык вначале учил… И вот, еще… Хвастал оный самозванец, что в Польше бывал и язык польский разумеет, впрочем, обронил еще в беседе, что Москву тоже хорошо знает.

— Ну и что? — пожал плечами Чистой. — Ну, знает… И что с того, что знает-то? Чем нам это помочь-то сможет?

— Так подумать нужно, чем… — задумался Иванов. — Может, прикинуть, кто у нас такой умный-то может быть? Кто ж он таков-то — Иоанн Васильевич Каразейский-Шуйский?

— Ну так где тут зацепочка-то? — хмуро сказал начальник приказа. — Ну, то, что не Шуйский, — понятно. А Иван? Иванов-то у нас пруд пруди. А может, имя-то совсем другое… Из княжат или из детей боярских? Ну, из этих-то — вряд ли… Телепнев бы узнал.

— Может, из купцов? — предположил Унковский. — Купцы-то могут и языки хорошо знать. Как считаешь, Алмаз Иванович?

— Может, — согласился приказной дьяк Иванов, который и сам был из московских гостинодворцев. — Только что-то не припомню такого…

Алмаз Иванов задумался, но, не упомнив, кто из знакомцев мог бы подойти под описание вора, покачал головой.

— Может, из приказных? — предположил Унковский.

— Из приказных? — недоверчиво спросил Назарий Петрович. — Много ли приказных, чтобы по-татарски, по-турецки да по-польски говорить умели? Ну, по-татарски, положим, — принялся рассуждать думный дьяк, — многие знают да понимают. А по-польски? Тоже есть такие. А так, чтобы сразу да три языка? Наш ежели приказ взять, так и то — не более пяти-шести человек наберем. Грамотный да иноземную речь знающий? Вот я таких за двадцать лет службы не упомню.

— А Костка Конюхов? — вспомнил вдруг Алмаз Иванович. — Умнейшей головы мужик был, хоть и пьяница. Все грамотки, хоть русские, хоть иноземные, читал как Псалтырь. Пропал он, не то три, не то четыре года назад.

— Да нет, — покачал головой Чистой. — Не Костка это. Тому, сколько помню, и лет-то уже к полcта, да и приметы другие. Длинный он, сутулый, да и волос не черный. Он, помнится, весь уж седой был. Вроде бы спился да помер. А так… светла головушка была! Васята, а ты что скажешь?

— А что сказать? — спросил Унковский, которому было не впервой работать «гончим псом» Посольского приказа. — Среди беглых приказных надо искать. Сейчас возьму молодших подьячих да по приказам разошлю. Поспрошают, списки составят — всех, кто без вести пропал али в бега подался. Потом приметы их сверять будем… А вот Алмазу Ивановичу — в Разбойный бы приказ сходить. Пусть приказные тамошние посмотрят — нет ли у них кого похожих людей в розыске, с такими вот приметами. Мне-то могут и не сказать… Ну, чует мой нос, что что-нибудь там да должно быть — такое… такое… любопытственное. Может, где-нибудь да и всплывет рыбка-то наша…