Элизабет Гилберт: Происхождение всех вещей

Мистер Уиттакер явился к Бэнксу чуть ли не на коленях, низко склонив голову, с видом святого раскаяния. Он рассказал постыдную историю о преступлении сына и поделился своими подозрениями о том, что Генри, возможно, ворует в Кью уже не первый год. А в качестве наказания предложил подать в отставку, лишь бы парня не арестовали и не причинили ему вреда. Яблочный Маг пообещал увезти семью из Ричмонда, чтобы имя Уиттакеров не позорило больше ни Кью, ни сэра Бэнкса.

Бэнкс поразился небывалой честности садовника, на его предложение подать в отставку ответил отказом и велел послать за Генри. Этот поступок также был не из тех, что случаются каждый день. Сэр Джозеф Бэнкс крайне редко принимал у себя в кабинете неграмотных садовников, а уж шестнадцатилетних отпрысков этих неграмотных садовников и подавно. Возможно, ему стоило, недолго думая, вызвать кого следует, чтобы мальца арестовали. Однако воров в те времена наказывали жестоко, и детишки куда младше Генри шли на виселицу за дела куда менее серьезные. Хотя коллекции Бэнкса был нанесен большой урон, он сочувствовал отцу воришки и решил сам разобраться, в чем проблема, прежде чем посылать за констеблем.

Проблемой, взглянувшей на сэра Джозефа с порога его кабинета, оказался долговязый рыжий паренек с плотно сжатыми губами, водянистыми глазами, широкими плечами и впалой грудью, чья бледная кожа уже успела огрубеть от постоянного столкновения с ветром, солнцем и дождем. Мальчишка явно недоедал, но роста был высокого, с большими руками; Бэнкс видел, что из него однажды может вырасти крупный детина, если кормить его получше.

Генри не знал, зачем его вызвали в контору Бэнкса (его отыскал старый садовник, немец, и велел явиться к управляющему — мол, тот хочет видеть его один на один), но мозгов у него всегда хватало, поэтому он заподозрил худшее и был весьма напуган. Лишь благодаря своему ослиному упрямству он сумел войти в кабинет Бэнкса, пересилив дрожь.

А кабинет это был, прямо скажем, великолепный! И как роскошно был одет сам Джозеф Бэнкс, представший перед Генри в великолепном парике и костюме из блестящего черного бархата, с начищенными пряжками на туфлях и в белых чулках. Еще с порога Генри приметил элегантный письменный стол из красного дерева, бросил жадный взгляд на драгоценные коллекционные коробочки, стоявшие на каждой полке, и восхищенно уставился на красивый портрет капитана Кука. Чтоб я сдох, подумал Генри, да одна только рама от этого портрета потянет фунтов на девяносто!

В отличие от своего отца, Генри Уиттакер не стал кланяться Бэнксу; он встал перед сэром Джозефом, выпрямившись во весь рост, и посмотрел ему в глаза. Бэнкс, сидевший за столом, позволил мальчишке постоять молча, возможно надеясь услышать признание или мольбу о милосердии. Но Генри ни в чем не признавался и ни о чем не молил, он даже головы не повесил. Поистине, сэр Джозеф Бэнкс совсем не знал Генри Уиттакера, если думал, что тот окажется дураком и заговорит первым в столь опасных обстоятельствах.

Поэтому, после того как они долго смотрели друг на друга молча, Бэнкс наконец рявкнул:

— Скажи на милость, что-то может помешать мне полюбоваться, как тебя вздернут в Тайберне? [1] Место публичной казни в Лондоне; использовалось до 1783 года. — Здесь и далее примечания переводчика .

Так вот значит что , подумал Генри. Попался .

Тем не менее паренек тут же стал искать выход из положения. Ему нужен был план, а времени на раздумья было в обрез. Но не зря же его всю жизнь колошматили старшие братья — правилам боя он научился. Когда противник крупнее и сильнее тебя и ударяет первым, есть лишь одна возможность ответить, прежде чем тебя превратят в кисель, — выступить неожиданно.

— Я способный маленький пройдоха, — выпалил Генри.

Бэнкс, который любил курьезы, разразился удивленным смехом:

— Признаюсь, мальчик, мне не совсем ясно, что за польза в этом для меня. Пока ты лишь разграбил мои сокровища, накопленные с большим трудом.

Это был не вопрос, но Генри на него ответил.

— Ну да, я слегка прополол ваши грядки, — сказал он.

— Даже не отрицаешь?

— Сколько бы я ни распинался, это вряд ли что-то изменит.

И снова Бэнкс рассмеялся. Возможно, ему показалось, что Генри нарочно храбрится, но храбрость Генри была не показной, а настоящей. Как и страх. И полное отсутствие раскаяния. Всю свою жизнь Генри Уиттакер считал раскаяние слабостью.

Бэнкс сменил тактику: