Элизабет Гилберт: Происхождение всех вещей

Но Генри Уиттакер все равно делал записи в своем гроссбухе. Он записывал все происходящее и считал это важным. Хотя он знал, что любой образованный человек ужаснется, увидев эти страницы, он также понимал, что его каракули никто никогда не прочтет — никто, кроме его супруги Беатрикс. Когда же к той вернутся силы, она перенесет его заметки в свой гроссбух, как делала всегда, и закорючки Генри, переписанные ее изящным почерком, войдут в официальную летопись поместья. Она во всем была ему подспорьем, Беатрикс, и плату за работу не брала. Она выполнит это его поручение, как и сотни других.

С Божьей помощью уже очень скоро она сможет вернуться к делам.

А то бумаг уже вон сколько накопилось.

Cinchona Calisaya, var. ledgeriana.

Первые пять лет своей жизни Альма Уиттакер и вправду была не более чем пассажиром в этом мире, как и все мы в столь раннем детстве, и потому рассказ о ней пока нельзя считать ни наполненным событиями, ни сколько-нибудь любопытным; отметим, впрочем, что ранние годы этой ничем не примечательной девочки не были омрачены болезнью или какими-либо происшествиями, а росла она в окружении роскоши, почти неслыханной в Америке тех времен, даже в богатой Филадельфии. История о том, как отец Альмы стал обладателем столь внушительного состояния, достойна упоминания на этих страницах, тем более что надо чем-то занять себя, пока маленькая Альма растет и не представляет для нас большого интереса. Ведь и в 1800 году, а раньше и подавно, нечасто можно было встретить человека бедного по рождению и почти безграмотного, который стал бы богатейшим жителем города, а уж методы, при помощи которых Генри Уиттакер достиг процветания, безусловно, представляют интерес — хотя, пожалуй, благородными их не назовешь, в чем он сам признавался.

Генри Уиттакер родился на свет в 1760 году в городишке Ричмонд, что стоит на Темзе совсем рядом с Лондоном, вверх по течению. Он был младшим сыном бедных родителей, у которых и без того детей было на пару душ больше, чем надо. Рос Генри в двух комнатах с земляным полом, крыша в их доме была почти не дырявая, ужин на плите варился почти каждый день, мать не пила, отец не лупил домочадцев — одним словом, по меркам тех времен, по сравнению с другими, жили они, можно сказать, шикарно. У матери был даже свой клочок земли за домом, где она растила живокость и люпины — для красоты, прямо как благородная дама. Спал Генри у стенки, а за ней был свинарник; так он и рос, и не было в его жизни ни дня, когда бы он не стыдился своей нищеты.

Быть может, его удел не был бы ему так противен, если бы он не видел вокруг богатства, рядом с которым его собственное существование казалось убогим. Но дело в том, что в непосредственной близости от Генри жили не просто богачи, а особы королевской крови. В Ричмонде был дворец, а при дворце — увеселительные сады, известные под именем Кью. Их со знанием дела разбила принцесса Августа; она привезла с собой из Германии целую свиту садовников, с усердием взявшихся за преображение диких и скромных английских лугов в искусственный ландшафт, достойный королей. Ее маленький сын, будущий король Георг III, проводил здесь летние каникулы. А взойдя на престол, решил превратить Кью в ботанический сад не хуже любого парка с континента. По части ботаники англичане, засевшие на своем холодном, промозглом и обособленном острове, плелись в хвосте у всей Европы, и Георг III намеревался это изменить.

Отец Генри служил в Кью садоводом. Это был человек неприметный, но хозяева его уважали, насколько вообще возможно уважать неприметного садовода. У мистера Уиттакера был дар обращения с плодовыми деревьями, к которым он относился с глубоким почтением. («В отличие от остальных, эти благодарят землю за труд», — частенько говаривал он.) Однажды он спас любимую королевскую яблоню — срезал черенок больного дерева, привил к более крепкому побегу и хорошо обмазал глиной. На новом месте черенок заплодоносил в тот же год, а вскоре яблоки уже таскали ведрами. За это чудо сам король прозвал мистера Уиттакера Яблочным Магом.

Несмотря на свои таланты, Яблочный Маг был человеком бесхитростным, а жена его — тихоней. Но каким-то образом этим двум людям удалось произвести на свет шестерых редкостных смутьянов и дебоширов. Одного их сынка прозвали «ричмондским кошмаром»; двое других погибли в пьяных драках. Младшенький, Генри, был, пожалуй, хуже их всех, хотя, наверное, по-другому и быть не могло — как бы он иначе выжил, с такими-то братьями? Он был упрямой и живучей бестией, тщедушным, но вертким плутом, сносил побои братьев без единого писка и ничего не боялся. Другие знали об этом и частенько испытывали его, подначивая на всякие рисковые дела. Даже в одиночку Генри был падок на опасные эксперименты: жег костры, где не положено, бегал по крышам и подсматривал за замужними дамами и был грозой всех окрестных ребятишек младше себя. Никто б не удивился, узнав, что он шмякнулся с колокольни или утонул в Темзе, но по чистой случайности этого не произошло.