Татьяна Морозова - Черная луна

– Мне просто показалось, что я слишком сухо с вами тогда обошелся, – пробормотал, отчего-то краснея, следователь. – В конце концов, средства массовой информации оказывают большое содействие следственным органам, и… мы должны контактировать… чаще…

– И? – все еще недоверчиво протянула девушка.

– И… если вы еще в Тобольске, то можете заглянуть ко мне на работу, думаю, часа через два у меня будет для вас интереснейшая информация.

В трубке повисла пауза – корреспондентка закрыла ее ладонью, чтобы Борис не слышал препирательства с оператором. Через полминуты вновь зазвенел ее голос, теперь по-ребячески радостный:

– Вы знаете, мы как раз едем в аэропорт… то есть сейчас как раз разворачиваемся, ой! Извините, головой стукнулась… В общем, полетим следующим рейсом. Ждите.

– Жду, – пообещал следователь.

Только он закурил, в дверь робко постучали.

– Входите! – крикнул Борис.

Сутуло сгибаясь, порог переступил Конин. Весь вид его выражал покорность судьбе и уныние.

– Евгений Петрович, с вами все в порядке? – поинтересовался Борис.

– Да… как… я вот… – промямлил краевед и вдруг зарыдал навзрыд.

Борис вскочил из-за стола, посадил Конина, вытащил из сейфа початую бутылку водки и налил в стакан. Конин поморщился и залпом выпил.

– Легче?

– Уф… Простите. Я ведь решил, что вы меня арестуете и тю-тю – по этапу… – виновато улыбаясь, проговорил Конин.

Борис развел руками от неожиданности.

– Ну, Евгений Петрович… По этапу, значит? Вы, надеюсь, валенки и махорку про запас, когда сюда шли, не прихватили?

– Нет, – еще шире заулыбался Конин, видно было, что у старика – гора с плеч.

– Вот и хорошо. А теперь давайте последние вопросы обсудим и забудем об этом деле к лешему. Я, если честно, устал от него, как собака.

Краевед глубоко вдохнул затхлый воздух милицейского кабинета. Он в этот миг тоже почувствовал себя страшно усталым, отчаянно захотелось простора и движения. Свобода! А он, старый болван, ее совсем не ценил. Жил столько лет как добровольный заключенный, а тюрьма-то – внутри него…

– Спрашивайте, я и сам хочу, чтобы эта история наконец завершилась.

Следователь положил перед ним на столе черные четки Георгии. И рядом – снимки символов, нацарапанных на крафтовой обертке бриллианта «Кондор».

– Евгений Петрович, вот, смотрите. Это – рисунки или письмена, не знаю, как правильно, сделанные ногтем или иголкой на той бумаге, в которую был завернут камень. А вот это, – он указал на четки, – я изъял у монахини Георгии, да вы ее наверняка знаете…

– Знаю, – подтвердил Конин.

– Что за знаки, сказать можете?

Краевед вновь улыбнулся. Конечно. Только зачем это Борису-то? Такая тайна могла бы быть интересна ученым-востоковедам, но не ему…

– Понимаете, Боря, я любопытствовал по поводу данных рисунков… Они, кстати, изображены на входе в знаменитую пещеру шаманов на Ольхоне в Бурятии. Слышали про такой остров?

Борис закивал.

– Так вот. Все знаки мне, конечно, расшифровать не удалось… Но в одном я уверен… Вот, посмотрите сюда. – Краевед взял в руки четки и показал следователю один из камней. – На нем трезубец, только не с тремя, а с пятью зубами, а рядом – знак рыбы. Эти иероглифы на санскрите звучат как «Маха Матсья» – «Великая Рыба».

– «Великая Рыба»? – не понял Борис.

– Да. «Великая Рыба». То есть воплощение бога Шивы и прообраз христианской символики.

– Интересно, – неопределенно произнес Борис.

– Интересно другое, Боря. Как эти четки попали к монахине? Ведь они принадлежали Григорию Распутину, во всяком случае, я не раз встречал описания его четок и они идентичны этим… Странно…

– Ничего странного, – прищурился в усмешке следователь. – Монашка-то у нас не обычная. Родня она Распутину по бабке, кажется. – Краевед от этой новости даже привстал. – Да я потом все расскажу. Обещаю. Давайте дальше?

– Давайте, – покорно кивнул Конин.

– Помните, вы мне обещали пояснить, кто же все-таки такой Григорий Распутин? Ангел или черт он был, в конце концов.

– Помню. Да-да, конечно… А знаете, Боря, Александра Федоровна ведь неспроста коллекционировала предметы с изображением свастики, это у нее после знакомства с Распутиным началось… Свастика в течение многих тысячелетий являлась символом солнца, возрождения и бесконечности, а фашизм все извратил…

Так вот, к слову об ангелах. Они ведь и падшими бывают. Думаю, Григория Ефимовича все же стоит относить к этой категории. Но здесь нужно помнить, что Распутин изначально страдал «черной немощью», или падучей, то есть был эпилептиком по всем симптомам…