Зейн Грей: Охотник за каучуком

Откровенный и резкий на язык, Мануэль не стал отвечать; он задал вопрос самому себе и знал ответ: Сеньор оказался еще одним из тех, кто бросался в убежище девственных джунглей, чтобы не оставить после себя следов. Такие бродяги были старыми товарищами Мануэля. Он встречал их, уходя в море и ступая по лесной тропе; и он знал — у них были свои причины оставлять уют дома, общество людей, своих женщин. Они — как брошенные, носимые течениями корабли, которые прежде шли своим курсом; те, кто теперь скитался по лесам, когда-то могли беспрепятственно ходить по солнечным улицам городов.

— Еще одна разбитая судьба, — прошептал Мануэль. — Он хочет исчезнуть. А немного погодя, крадучись, выйдет из джунглей, чтоб стать как все — как я!

Мануэль обнаружил, что размышляет о непривычном; горечь, прозвучавшая в его собственных словах, не могла рассеять тоски, которая казалась внове ему самому.

Разбивая лагерь на уступе берега, Мануэль оставался настолько погружен в свои новые размышления, что даже забывал проклинать москитов и муравьев.

Сумерки сменились тьмой, когда мужчины закончили трапезу. Из-за многочисленных порогов плыть ночью оказалось невозможно. Мануэль задремал у дымного костра. Сеньор сидел у другого. После захода солнца в джунглях никогда не наступает полная тишина. Но этот час тем не менее был удивительно тих. Свет таял, темнело; мгновения сливались в фантастическую, тоскливую ночь. Душный воздух, мерцающий туман невидимой реки, трепещущий под темными деревьями, аромат истлевших растений обволакивали это уединенное место.

Мануэль клевал носом, плечи его обмякли. Вдруг Сеньор поднял голову, словно что-то встревожило его.

— Послушай! — шепнул он, коснувшись руки товарища. Оба молча замерли в полутьме. Сеньор отвел сеть, что была натянута над головой.

— Там! Слышишь? — Он тихо дышал. — Что за черт? Что это?

— Ничего не слышу, — отозвался Мануэль.

Сеньор выпрямился во весь рост и стоял, сжав кулаки.

— Если мне показалось… Тогда… — Он что-то пробормотал, опустив голову.

Внезапно он подался в сторону. И вновь застыл, прислушиваясь.

— Снова! Слышишь? Послушай!

В таинственной темноте звенел нежный, печальный звук, за ним последовал другой, тоном ниже, нежнее, потом еще — уже еле различимый.

— Ничего не слышу, — повторил Мануэль. На этот раз из любопытства и смутного предчувствия он солгал.

— Неужели? Ты уверен? — хрипло переспросил Сеньор. Он положил дрожащую руку на плечо Мануэля.

— Ты не слышал звука подобно… подобно… — Сеньор резко оборвал себя: — Может, показалось — порой у меня бывают фантазии.

Он раздул костер и подбросил несколько сухих палок. Ему явно хотелось побольше света. Вспыхнул слабый огонек, лишь сильнее сгустивший таинственный мрак кругом.

Летучая мышь-вампир летала по освещенному кругу. Мануэль наблюдал за своим спутником, изучая и удивляясь выражению его лица, которое, обгорев на солнце, еще чудом белело сквозь точки мушиных укусов.

Что же вообразил Сеньор, услыхав эти звуки? И вот снова нисходящая нота! Чище самого чистого колокольчика, благозвучнее самой печальной музыки, сотканная из грусти, горестно замиравшая, чтоб, задержав последний тревожный звук, водворить тишину и оставить призрачное эхо в заряженном воздухе. Только женщина, умирая в муках и радуясь своей смерти, — не от болезни или насилия, но от невыразимого горя — могла простонать так с последним биением разбитого сердца.

Сеньор схватил Мануэля за руку.

— Ты слышал его — ты слышал? Скажи!

— Ах, вот о чем ты говорил! Конечно, слышал, — отвечал Мануэль. — Это всего лишь перде-альма!

— Перде-альма? — словно эхом отозвался Сеньор.

— Птица погибшей души. Голос ее напоминает женский, верно? Мы, охотники за каучуком, любим ее песню. Индейцы думают, будто она поет, лишь когда близка смерть. Но это ничего не значит. Потому что за Пачитой что жизнь, что смерть — все равно. Вот — жизнь, а сделаешь шаг — тут смерть! Перде-альма поет редко. Долгие годы провел я на реке, прежде чем услыхал ее.

— Птица погибшей души! Птица! Я не думал, Мануэль, что такой звук издает живое существо.

Он замолчал и стал ходить взад-вперед у потухающего костра, не замечая тучи москитов, облепивших его непокрытую голову.

Мануэль размышлял о случившемся, пока сонный разум его не отказался от новых усилий. Он проснулся ночью и, не чувствуя себя отдохнувшим, понял, что спал недолго. Его разбудило тревожное бормотание спящего товарища!