Зейн Грей - Охотник за каучуком

Насквозь мокрый, в жару, он дрожал, воспаленное тело его болело. Постепенно охватившее его безумное кипение крови стихло и унялось. Воцарилась ночь, и в джунглях проснулись для кровавой охоты кровожадные коренные обитатели. Москиты летали вокруг, непрерывно гудя, подобно низкой барабанной дроби. Огромные летучие мыши со свистом носились взад-вперед, задевая пальмовые листья. Легкие шаги по затвердевшей глиняной почве, шелест ветвей и треск сучьев говорили о близости диких свиней. Все эти звуки смолкли, когда послышалась мягкая поступь ягуара. Издали раздалось голодное рычание, боевой клин, зловещий кашель леопардов.

Уже ночью, спустя какое-то время, Мануэль уснул. Когда он открыл глаза, клубы тумана собирались, громоздились, множились, как грибы в поднявшемся вихре. Сквозь мутную завесу светило солнце подобно литому кругу серебра. Мануэль, все мышцы которого сводила судорога, неуклюже спустился вниз.

Он сообразил, что бегство увело его в глубь джунглей на много миль. Похоже, на некоторое время он ускользнул от кашибос. Но положение его оставалось трагическим, и он понимал, что не будет в безопасности, пока не доберется до Палькасу. От насекомых не было спасения. Он немедленно принял твердое решение: пробраться назад к реке, найти свое каноэ или украсть его у каннибалов, а если не удастся ни то, ни другое, связать несколько бревен и довериться течению.

Наступал сезон дождей; реки станут бурными от паводка, и он сбережет время. Мануэль не боялся ни голода, ни смертельной жары, ни росы, несущей смерть, ни лихорадки во время сезона дождей, ни даже самих кашибос. Чего он страшился — так это адских мух, клещей, муравьев и москитов, всю эту орду джунглей, что питается кровью. Слишком хорошо знал он, что от их укусов можно ослепнуть, что они могут отравить кровь, свести с ума, убить прежде, чем он выйдет из джунглей.

Он уже готов был двинуться в путь, как вдруг из кармана куртки Сеньора выпала маленькая кожаная записная книжка. Мануэль поднял ее. Вновь ему померещились широкие плечи, пронзенные стрелами с ярко окрашенным опереньем. У него перехватило дыхание. Ощупав книжицу, он в каком-то безотчетном побуждении открыл ее. Внутри лежала фотография. Он вгляделся в милое лицо молодой женщины, в ее темные, словно бросающие вызов глаза — то была его любимая жена…

Мануэль мечтательно улыбнулся. Как ярко он все видел! Но тут же он резко поднял голову, спрятал фотографию и недоверчиво огляделся, содрогаясь, пораженный своей догадкой. Он медленно вытащил фотографию. Вновь он увидел гордые темные глаза, прелестный рот, лицо, полное девичьего своенравия и мучительного женского обаяния, Мануэль перевел напряженный взгляд на куртку Сеньора.

— Сеньор! Так это был он — тот моряк из-за моря. которого она полюбила в Малаге! Что это все значит? Я почувствовал его тайну — я лгал — выдумывал историю с убийством, чтоб помочь ему. А он знал, что я не убил ее!

Мануэль, дрожа, вскинул руки, потрясенный открытием.

— Он узнал меня! Все время он знал, что это я! И он спас мне жизнь!

Мануэль упал навзничь и лежал, не двигаясь, закрыв руками лицо. Прошел час. Наконец он встал, ошеломленный, стараясь понять, что произошло.

Держа перед собой куртку Сеньора и фотографию, он старался проследить удивительную связь между ним и собой. Казалось, все случившееся было так же ясно, как запечатленное на фотографии лицо женщины, погубившей его, — и это потрясло его, но все же оставалось тайной — непостижимой тайной человеческой жизни.

Он освободил женщину, оставил ее, чтобы она была счастлива с человеком, которого полюбила. Неужели она предала его тоже? Некий особый смысл обретала теперь и эта выцветшая куртка, и кожаная книжица, и лицо женщины, ее улыбка; Мануэль понял, что Сеньор перенес такой же оглушающий удар, какой погубил его самого. Ведь Сеньор кричал по ночам: «О Боже, дай мне забыть!»

Повторилась та же история: человека охватило безумие… Лицо женщины излучало какой-то таинственный свет, и ему одному предназначался этот свет, эта улыбка — но все исчезло. Кровь кипела, пришло сводящее с ума желание забыть, уйти, искать покой и потерянные годы — как хорошо он знал все это!

Мануэль думал о Сеньоре, о его поразительной силе, когда тот, подобно льву, прыгнул навстречу кашибос; он вспоминал пестрые, словно бабочки, стрелы, вонзившиеся в тело товарища, и торжество его смерти! Какой могла бы стать его жизнь! В груди Мануэля словно лопнула натянутая струна, горькие слезы полились из глаз, он оплакивал Сеньора, себя самого, всех несчастных на земле. В этот миг ему вдруг приоткрылась вечность. Он увидел беспомощность человека, смутную обреченность случая, порыв, силу, обаяние, любовь — все, что составляло изменчивую жизнь.