Саймон Скэрроу - Меч и ятаган

— Чудо уже то, что он протянул ночь, — продолжал ла Валетт. — К тому времени, как его доставил оруженосец, он потерял много крови. Он в основном молчал, но сказал, что хочет видеть вас. Я тотчас за вами послал. Могу лишь представить, какой силой воли он удерживается в этом мире. Мне он изложил свою последнюю просьбу. — Остановившись на пороге лазарета, ла Валетт обернулся к Марии. — Несколько странную. И вам надо ее знать прежде, чем вы его увидите.

— Что за просьба? — холодно спросила Мария.

— Он просил о двух вещах. Прежде всего о том, чтобы вас незамедлительно обвенчали, а также чтобы я своим указом утвердил усыновление его оруженосца, которого он объявляет своим законным сыном и наследником. Сам молодой человек фактически не покидал его одра с той самой минуты, как принес на себе сэра Томаса с поля битвы. Такое верное — я бы сказал, сыновнее — служение мне доводилось видеть не часто. Н-да, — ла Валетт печально качнул головой. — Положение, что и говорить, необычное. Скорее исключение, чем правило. Но Орден сэру Томасу многим обязан, и я буду счастлив выполнить пожелания нашего доблестного рыцаря. Вопрос лишь в том, согласитесь ли на это вы?

Мария молча, блестя глазами, кивнула.

— Да будет так, — произнес Великий магистр. — У нас все готово. Я уже вызвал священника и самолично засвидетельствую церемонию в присутствии оруженосца сэра Томаса. Прискорбно лишь то, сколь скоро вы овдовеете после того, как будете наречены его женой.

Мария, судорожно глотнув, гордо подняла голову.

— Не знаю для себя чести и счастья большего, чем быть женой сэра Томаса. Ведите меня к нему.

Через час церемония была завершена. Баррет умиротворенно откинулся на валик, а по бокам от него, взяв с обеих сторон за руки, сидели жена и сын. Волосы Томаса липли к голове, на бледной коже и язвинах ожогов выступал пот. Его знобило, и чувствовалось, что силы неуклонно уходят. Лишь боль в животе позволяла сохранять связность мысли. Чувствовалось, что времени остается все меньше, и от этого разбирала гневливая досада; но тут вспомнилось, что рядом сидит сын, а значит, свою жизнь он, Томас, прожил не зря.

— Справедливо, — прошептал он, кивнув. — Судьба моя справедлива.

Повернув голову к Ричарду, он облизнул сухие губы. Говорить удавалось с большим усилием, при этом голос звучал как чужой, тонкий и дребезжащий от немощи.

— Сын. Поклянись, что будешь заботиться о своей матери. Жизнь ее была такой нелегкой. Поклянись мне, что будешь заботиться о Марии.

— Клянусь, отец.

— Я горжусь тобой, — вымолвил Томас с улыбкой. — Любой счел бы за честь назвать тебя своим сыном.

Ричард, проглотив в горле комок, бережно положил ладонь отцу на грудь.

— Я знаю. И всем этим я обязан тебе.

— Нет. Я мог бы быть лучше. И как отец, и как человек. — Томас обернулся к Марии и посмотрел на нее с болью и тоской. — И как муж.

Она посмотрела, сдерживая слезы, и, наклонившись, поцеловала мужа в щеку, шепотом сказав:

— Нет в моей жизни лучшего. Ты — вся… моя любовь.

Зрение Томаса стало затмеваться; едва хватало силы дышать. Мучительно исказилось лицо.

— И ты… моя. Всегда была и есть. Прости меня.

Вскоре глаза его закрылись, а дыхание сделалось натруженным. С последним вздохом он замер и лежал в безмолвии. Не было сомнения, что жизнь покинула тело, уйдя туда, откуда нет возврата. Жена и сын молча сидели у одра, роняя слезы. Так они пробыли несколько часов, охваченные безутешным горем.

Когда на остров опустился сумрак, в лазарет зашел отдать дань уважения ла Валетт. Мария вынула пальцы из охолодевшей ладони Томаса и чопорно поднялась. Оглядев еще раз изборожденное шрамами лицо, она тихо поцеловала покойного в лоб и медленно тронулась к выходу, опираясь на руку Ричарда. Ла Валетт их сопровождал.

— Будьте уверены, что имя сэра Томаса не будет забыто никогда. Как и всех рыцарей, кто погиб во время осады. — Великий магистр глубоко вздохнул, словно пробовал воздух на вкус. — Когда все христианство прознает о том, что турки изгнаны с Мальты, оно обретет уверенность и сплоченность. Сулейман с его империей посрамлен, однако вскоре он может вернуться. Тем не менее Европа уже не будет страшиться участи жить под тенью полумесяца. И все это благодаря тем, кто погиб подобно Томасу, и тем, кто сражался и остался жить, как вы, мой юный Ричард. — Он обнял юношу и посмотрел на него с потаенной улыбкой. — Вы на редкость достойный наследник имени и звания сэра Томаса. Вы будто рождены для мантильи.