Стенли Уаймэн: Волчье логово

— О, сеньор! — воскликнул Жиль прерывающимся голосом. Но я взглянул строго на него и оттолкнул Круазета.

— Подымите эту падаль, — сказал я, прикасаясь к трупу ногой, — и повесьте его на этом дереве. Потом ворота на запор! И поворачивайтесь скорее!

Впоследствии Круазет рассказывал мне целую историю о том, что делалось со мною в ту ночь, но сам я ничего не помню. Мне все это показалось страшным сном. Круазет уверял, что ночью я поднялся со своего места (как старший я спал один, а он с Мари вместе помещались на другом тюфяке в той же комнате), пришел к нему и, разбудив его, со слезами и дрожью во всем теле умолял не оставлять меня одного. Так я и проспал подле них до утра. Но, как я уже сказал, я ничего не помню из этого: мне показалось, что я видел какой-то страшный сон, и только по пробуждении я обнаружил себя на одном тюфяке с Круазет и Мари. Так что я не могу утверждать, случилось ли на самом деле все то, что он рассказывал.

Во всяком случае, если меня и мучила совесть, то это продолжалось недолго. Напротив, мне льстило то новое уважение, с которым теперь Жиль и другие слуги относились ко мне. Я не знаю, что думала Катерина о случившемся. Она получила свое письмо и, по-видимому, успокоилась: мы ее почти не видели. Мадам Клод была занята приготовлением травяных отваров и лечением раненого посланца. Поэтому было совершенно естественно, что первенство в замке выпало на мою долю.

Не было сомнений (по крайней мере, мы были уверены в этом), что нападение на посланного с письмом было совершено по наущению самого Видама. Еще более удивительным казалось, что он просто не зарезал его, чтобы захватить письмо. Но, обращаясь назад к этому времени, мне кажется, что тогдашним людям нравилось вносить известную игривость в самые возмутительные зверства. Это было время религиозных войн, когда возбуждаются самые ужасные страсти. Казалось ничтожным лишь убить своего врага: с его головой играли, как с мячом (я ничего не прибавляю), а сердце его бросали собакам.

Без сомнения, Видаму с его зверским юмором пришла фантазия, чтобы принесший первое любовное письмо Павана явился к его невесте весь окровавленный и залепленный грязью. Свалка у наших ворот также входила в его план, как оскорбление нашему дому. Вряд ли на гнев Безера могли подействовать успокоительно развязка всей этой истории и заслуженное наказание, которому подвергся моей рукой один из его людей. Поэтому мы тщательно осмотрели все запоры, укрепления и окна, хотя замок был неприступен, так как стоял на скале, спускавшейся крутым обрывом на глубину двадцати футов от его фундамента. Ворота, как говорил нам Паван, можно было взорвать порохом, но мы сделали все приготовления, чтобы вовремя закрыть железную решетку, преграждавшую на середине подъездную дорогу. Если бы даже неприятелю и удалось ворваться через ворота, то он очутился бы в ловушке — узкой крутой дефилее, простреливаемой спереди и с боковых стен. У нас были две кулеврины 7, которые виконт захватил двадцать лет тому назад в битве при Сент-Квентине в качестве трофея. Мы поставили одну из них в конце подъездной дороги, а другую на террасе, откуда мы могли навести ее на дом Безера, находившегося теперь в нашей власти. В действительности мы не ждали нападения. Но мы также не знали, что могло случиться, и должны были приготовиться ко всему.

У нас не оставалось и десятка слуг, так как виконт взял около двадцати самых надежных людей с собой в Байону. На нас, таким образом, лежала громадная ответственность. Наша главная надежда заключалась в том, что Видам поспешит с отъездом в Париж и отложит Свое мщение, и потому время от времени мы бросали беспокойные взгляды на Волчье логово, ожидая увидеть какие-нибудь признаки скорого отъезда его хозяина. Я был страшно поражен, и все мои надежды разлетелись в прах, когда Жиль с испуганным лицом появился на террасе и объявил, что мсье де Видам у ворот и желает видеть мадемуазель.

— И думать нечего допускать его к ней, — добавил старый слуга, в раздумье почесывая голову.

— Без сомнения. Я сам выйду к нему, — отвечал я решительно. — Поставь Франциска с другим человеком у ворот, Жиль. А ты, Мари, будь поблизости. Круазет пусть останется со мной.

Все эти приготовления заняли одно мгновение, и я встретился с Видамом в начале описанной дефилеи.

— Мадемуазель де Кайлю, — сказал я с поклоном, — к сожалению, не совсем здорова сегодня, Видам.

— Значит она не примет меня? — сказал он, взглянув на меня весьма неласково.