Юрий Нагибин: Гардемарины, вперед!

— А потом в Англии Георгу, и с тех давних пор тяготеет к туманному Альбиону. Бестужев сторонник реформ Петра Великого и считает, что России необходим союз с морскими державами… Еще он служил послом в Дании, Курляндии. Год назад был кабинет-министром у ныне опального Бирона, попал под суд, чудом уцелел, отделался ссылкой с конфискацией имущества. Елизавета вернула его на политическое поприще…

— Видите, какая пестрая жизнь, — сказал Флери удовлетворенно. — И следы этой, конечно, не безгрешной жизни должны быть оставлены. Есть люди, родственники, в конце концов, знающие нечто… дневники, письма.

— Я уже подумал об этом. Такие бумаги есть. Архив Бестужева. За ним давно охотятся… Он начал собирать его еще в Дании… — Шетарди умолк и выжидающе посмотрел на Флери.

— Продолжайте, — заинтересованно сказал кардинал.

— Добыв этот архив, мы сразу убьем двух зайцев. Во-первых, эти бумаги помогут нам прояснить многие события политической жизни Европы, а во-вторых, тайная переписка дипломата — всегда двойная игра. Чего только не пообещаешь противнику во имя великой цели. Если вычленить кое-что из переписки да подчистить… С соответствующими комментариями этот трактат можно преподнести таким образом, что мы не только скомпрометируем Бестужева в глазах Елизаветы и всей России, но и… — Шетарди сделал выразительный жест рукой.

— О, вы затеяли большую игру, — Флери удовлетворенно кивнул. — Я хотел бы ознакомиться с этим архивом.

— Но, ваше сиятельство, в России трудно работать. В этом диком государстве гаснет любая здравая мысль. Чтобы разжечь ее…

— Сколько?

Шетарди протянул кардиналу бумагу, тот мельком взглянул на нее, поморщился.

— Если каждый вице-канцлер будет стоить нам таких денег, то Франция станет нищей, — сказал он, подписывая документ, и, уже возвращая бумагу Шетарди, добавил, — но не надо привлекать к вашей деятельности Лестока. У него сейчас другие заботы. С вами бог…

Шетарди приложился к пергаментной руке кардинала.

Петербург. Площадь вокруг храма Петра и Павла запружена экипажами. Верховые драгуны оттеснили простой люд от парадной лестницы.

В храме идет праздничная служба. Хор запел многоголосое: «Тело Христово при-ииимите…» На амвоне архиепископ Амвросий Юшкевич с золотой чашей в руке. Именитые прихожане причащались по рангу.

Со стороны за службой наблюдали иностранные гости и представители посольств.

— Кто эта дама в палевом? — спросил шведский посол Нолькен французского посла Дальона.

— Свояченица Бестужева, — ответил Дальон.

— Что есть «свояченица»? О этот ужасный русский язык!

— Она жена брата Бестужева, Михаила. Вон он.

Семейство Бестужевых, Анна, Анастасия и Михаил стояли в боковом приделе. Анна Бестужева вставила тонкую свечу в подсвечник и задумалась. Все они были так заняты службой, что не обратили внимания на повышенный к ним интерес.

К причастной чаше подошел человек среднего роста и непонятного возраста. Его землистого цвета лицо было бы неприметным, если бы не пытливые в глубоких впадинах глаза.

— Вам не кажется, что Бестужев болен? — обратился один из дипломатов к Нолькену. — Этот землистый цвет лица… Он плохо выглядит…

— Он плохо выглядит последние пятьдесят лет, поверьте мне… И это не мешает ему…

— Алексей, — хрипловато назвал себя Бестужев, принял святую воду и, поцеловав край чаши, опустился перед архиепископом на колени.

— Милосердный господи, спаси и помилуй раба твоего Алексея. Прости ему грехи тайные и явные, ведомые и неведомые, — прошептал отец Амвросий и, возложив ладонь на склоненную голову Бестужева, зашелестел тихую молитву.

— Грехи тайные… грехи тайные… — проговорил Дальон, косясь на Бестужева.

— Вы слышали новость? — обратился к Дальону английский посол Финч. — Заговор. Поспешите послать депешу в Париж.

— Вот как? — не удивился Дальон.

— Императрица собиралась в Петергоф. Уже кареты стояли у крыльца. И вдруг на взмыленной лошади прискакал Лесток. Как гром среди ясного неба: «Государыню и самого Лестока хотят отравить!» Русский двор в панике. Именным указом у покоев императрицы поставлен гвардейский пикет.

— И кто отравители?

— Подробности знает Лесток, но он молчит. Кстати, он здесь?

— Вот он, — Дальон взглядом указал на тучного человека.

Лесток трудно поднялся с колен, приложился к Библии и поцеловал крест. Пот струился по его крепким щекам. Он вытер кружевным платком лоб и незаметно зевнул в ладонь.