Александр Дюма - Последний платеж

Граф Монте-Кристо развел руками:

— Дорогой месье Жуковский! Как такая мысль могла мелькнуть у вас! Удостоиться такой возможности — поговорить с будущим повелителем величайшей державы мира лично — честь, выпадающая немногим. Наши взгляды могут не совпадать, но я буду счастлив и в этом случае. Около двадцати лет назад я беседовал с императором Наполеоном и даже имел от него рукопожатие, и сейчас вы обнадеживаете меня возможностью встретиться с будущим императором России.

Свидание графа Монте-Кристо с наследником престола Александром все же состоялось. Совсем еще молодой, только вступивший в жизнь питомец Жуковского был правдив, высок ростом, довольно мужественен, но юнец чувствовался почти в каждом его жесте и слове. Даже голос его еще не оформился как следует. То и дело проскальзывали способные внушить улыбку нотки молодого петушка. Но петушиного задора как-то все же не ощущалось в этом полуюноше. Напротив, бросалась в глаза некая мечтательность, медлительность суждений и осторожность — качества, явно привитые воспитателем Жуковским. Можно было, правда, подозревать и старательно подавляемую пылкость, романтическую восторженность. Но эти черты были, по крайней мере, искусно дисциплинированы воспитанием и этикетом.

Беседа началась с Наполеона, сразу после того, как только цесаревич отдал благодарственный поклон за уже входившее в некий обычай для Эдмона и Гайде почтительное соболезнование о Пушкине.

— Вы, граф, слышал я, были лично знакомы с Наполеоном Бонапартом? — сразу задал вопрос русский дофин. — Виделись с ним, беседовали?

— Да, был такой случай, ваше высочество… Но в момент не слишком для него отрадный — на острове Эльба.

Дофин кивнул:

— Когда у него был перерыв в правлении Францией? Но это был очень интересный переход, как мне кажется. Он правил этим французским островом, как суверен, его именовали — император, а в Париже был король. Император был ниже короля, не правда ли, любезный граф?

Он оглянулся на присутствующего Жуковского. Тот поощрительно кивнул. Ситуация, в которой оказался Наполеон, не могла не выглядеть любопытной и сложной. Вопросы, которые задавал наследник, свидетельствовали о работе его мысли, о его любознательности, по меньшей мере.

Дантес пожал плечами:

— Подавляющее большинство французов, в том числе и я, продолжали считать его и даже называть, не на глазах у полиции, конечно, своим императором.

— Позвольте задать вам такой вопрос, дорогой граф, — неторопливо произнес цесаревич Александр, — французы только что за какие-нибудь десять лет до воцарения Наполеона казнили короля Людовика, сожгли его трон, создали с огромным энтузиазмом мощную вольнолюбивую республику по образцу древней Греции и Рима. И вдруг не прошло, как я сказал, и десяти лет, вашему народу уже потребовался единоличный повелитель, монарх. Причем, не француз, не бельгиец, не эльзасец хотя бы, а человек совсем другой этнической крови — потомок ассиро-вавилонян, финикийцев — корсиканец… Не загадочно ли это? Не говорит ли о неискоренимой потребности людей в поклонении перед кем-то, в ком ощущается большая сила?

— Наполеон создал для Франции еще неслыханный престиж, еще не бывалое в ее истории величие… — вежливо ответил Эдмон.

— Которое тотчас же лопнуло, словно мыльный пузырь… — не улыбаясь, словно повторяя хорошо преподанную и заученную догму, произнес русский дофин. — Оно держалось только грубой силой, силой оружия.

Но он вдруг по-детски сменил свой тон, удивив и Гайде, и Эдмона:

— Однако я очень хочу быть объективным, дорогой граф. Франция чем-то и обязана Бонапарту, кроме престижа, купленного потоками крови. Он ввел какие-то важные реформы, насколько я слышал?

Эдмон облегченно вздохнул и поклонился:

— Ваше высочество хорошо осведомлены… В быт Франции прочно вошел свод лично отредактированных Наполеоном гражданских законов под названием «Кодекса Наполеона». Этот кодекс настолько авторитетен и приятен для народа, что и вернувшиеся к власти Бурбоны не решились его отменить.

— В чем же суть этого кодекса, дорогой граф? — с интересом спросил Александр.

— Прежде всего в обеспечении свободы личности, в прочной охране права собственности, в равноправии всех граждан перед законом, в неограниченности личного прогресса (крестьянин может стать министром) и, наконец, во всемерном поощрении наук и искусств. Наполеон отменил и запретил навечно все какие бы то ни было виды былой феодальной зависимости. Понятие «раб» навеки изгнано из французского мышления.