Екатерина Александрова - Короли без короны

Екатерина вновь просмотрела письмо графини и, наконец, с благодарностью перекрестилась. Вся эта бравада, вся заносчивость племянника должны были скрыть одно — трепет Релингена перед королем. Итальянка не удивилась бы, если б и следующее предсказания сына сбылось, и месяца через три или четыре племянник явился бы к королю молить его сменить гнев на милость и дозволить Бретею вернуться во Францию. Представляя беседу Генриха и Жоржа, Екатерина признавала, что некий смысл в выборе молодыми людьми города Гента был. Гораздо легче было склонить короля к милосердию, со слезами на глазах повествуя, сколь тяжкой и полной лишений была жизнь изгнанника в оплоте кальвинистов, чем говорить о счастливой жизни Бретея в подвластных Релингену землях.

Лишь в одном королева-мать была не склонна соглашаться с сыном. Хотя ее величество и признавала, что Жорж заслуживал наказания, она была не склонна в качестве наказания отнимать у Бретея полк. Во-первых, королева-мать полагала, что юнец быстро найдет себе другую игрушку, а до чего могут доиграться два молодых человека, она предсказывать не бралась. Разумнее всего было заставить юнца служить Генриху в армии, а когда он вдоволь насытится армейской жизнью отправить юнца с деликатной миссией к королеве Елизавете. Екатерина была уверена, что если кто и сможет получить доступ пусть и не к сердцу, но хотя бы к телу рыжей стервы, так это Бретей. Вскружить стареющей кокетке голову, стать ее фаворитом, склонить к браку с Франсуа и тем самым заслужить полное прощение короля — королева-мать не сомневалась, что поручение придется по вкусу испорченному юнцу. Оставалось одно, запастись терпением и дождаться, когда жизнь среди кальвинистов станет для Бретея невыносимой, а затем продержать племянника Жоржа не менее получаса в королевской прихожей, еще столько же на коленях перед королем, после чего можно будет проявить снисходительность и убедить Генриха проявить милосердие.

Королева-мать спрятала письмо Луизы де Коэтиви и подумала, что теперь, когда она поняла, что творится в Лоше и Барруа, графине не было смысла оставаться при Релингенах. А раз так, то и внук мог возвратиться ко двору. Необходимо было написать письмо племяннику и отправить за Луи надлежащую свиту. Да и графиню де Коэтиви можно было вернуть в Лувр.

Строгое письмо королевы-матери, требующее от принцев Релинген немедленно отпустить шевалье де Шервилера ко двору, основательно озадачило Жоржа-Мишеля. При других обстоятельствах принц Релинген без колебания ослушался бы королеву-мать, однако сейчас, когда отношения с Генрихом были испорчены, а Ален по-прежнему нуждался в титуле и признании короля, приходилось молчать и подчиняться.

Не менее повелительное письмо к графине де Коэтиви, приказывающее ей явиться в Лувр и приступить к своим обязанностям, привело Луизу в полный восторг. Мысленно графиня возносила благодарственные молитвы ко всем святым, но помня о крутом нраве принцессы Релинген, горько рыдала у ног Аньес, сетовала, что приказ королевы-матери отрывает ее от добродетельной жизни и грозит ввергнуть в пучину порока. Луиза так убивалась и пролила так много слез, что придворные дамы и фрейлины Аньес дружно хлюпали носами и смотрели на графиню, как на святую мученицу, брошенную на растерзание львам. Ее высочество также была растрогана отчаянием кузины и ласково заметила графине, что та не обязана подчиняться приказу королевы-матери, напомнила, что у Луизы есть муж и обязанности перед семьей и, значит, она имеет право подать в отставку, даже обещала графине заступиться за нее перед королевой Екатериной. Услышав утешения Аньес, Луиза с благодарностью обняла ее колени, а потом сообщила, что ради благополучия мужа, пасынков и сына, готова вынести любые муки и подчиниться воле своей госпожи.

Напоминание об Алене заставило Аньес замолчать. Обращаться с просьбой к ее величеству, когда воспитанник так нуждался в признании короля, было неразумно, да и не хотелось. Коль скоро кузина готова была принести себя в жертву сыну и собиралась нести свой крест с истинно христианским смирением, оставалось принять эту жертву и благословить бедняжку. Аньес ласково подняла Луизу с колен, посоветовала почаще молиться, а затем даровала кузине распятие, сплошь усеянное жемчугами.

Луиза торжествовала. Кошелек мэтра Каймара с тремя тысячами ливров, новое платье и драгоценное распятие стоили того, чтобы немного порыдать. В Лувре ее ждала награда королевы-матери и, кто знает, возможно, и Франсуа. Графиня не сомневалась, что рано или поздно вернет себе привязанность дофина, пока же поклялась выполнить любое поручение ее величества, даже если для этого ей придется очаровывать какого-нибудь разорившегося гугенота.