Беатрикс Маннель: Затерянный остров

Она выпрямилась, подавила стон и продолжила путь. После падения в трясину она испытывала боль в пояснице и правом колене. «Это пройдет, — говорила она себе, — это пройдет, эта боль — ничто по сравнению с тем, что ты преодолела, это все лишь физическая боль. Она честная. Лес не выдает себя за то, чем он не является. Здесь тебя ждут сырость, гниль и насекомые, но, однако, и чистая красота».

Ее босая стопа увязла в грязи, которая показалась ей неожиданно мягкой. На какое-то мгновение она почувствовала, как ее что-то щекочет, и практически одновременно с этим ощутила боль, словно от укуса осы, и, прежде чем ей удалось вытащить ногу, она сразу же почувствовала еще один укус, и затем следующий.

Это были пиявки. Нориа предупреждала ее: в этой части Мадагаскара они таились повсюду в глубоких илистых лужах со стоячей водой, и Нориа говорила, что их нельзя отрывать, а нужно подождать, пока они сами не отпадут.

Паула искала дерево, которое было бы достаточно устойчивым, чтобы выдержать ее тощее тело, и похромала туда, села и попыталась оторвать одну пиявку. Но они были настолько жадными и присосались так крепко, что Пауле в ее ослабленном состоянии это не удалось. Смирившись, она решила подождать, пока пиявки не насытятся. Как бы то ни было, это могло занять определенное время, и она надеялась на то, что ее попутчики вскоре заметят ее исчезновение и повернут обратно.

Ей следовало испытать свое терпение. «Мора-мора» . Вздыхая, она повторила любимое выражение Нориа: мора-мора , медленно, медленно. Но терпение не было ее сильной стороной, никогда не было. По этой причине она постоянно выводила из себя свою мать, а затем и своего мужа. «Молодую девушку нетерпение так же “украшает”, как и красная помада или проклятие» — это была одна из мудростей, которые ее мать неустанно проповедовала дочери. «Молодая девушка ждет, пока ее не спросят, пока ее не попросят, пока не соблаговолят выслушать ее».

И этот принцип в особенности касался дня рождения Паулы, но не дня рождения ее брата. Только по отношению к ней поведение окружающих было таким, будто о ее дне рождения забыли. Лишь после того, как Пауле удалось взять себя в руки и проявить немалое негодование, она стала получать подарки, которые, к сожалению, были сплошным разочарованием для нее, что она, разумеется, должна была скрывать. Кружевные носовые платочки вместо так страстно желаемого романа «Граф Монте-Кристо» или белые лайковые перчатки вместо уроков верховой езды.

И только однажды все было совсем иначе, а именно, в тот день, когда она впервые увидела голубые флаконы. В первое мгновение, когда Паула увидела их, она подумала о лазуритах, так как у ее матери было колье из этих камней, которое ей привез отец из командировки на Байкал. Однако ее мать никогда не надевала это колье, так как она предпочитала украшения из граната или гагата в стиле королевы Виктории, вызывающей у нее восхищение.

Но Паула любила лазурь этих камней и украдкой надевала колье, когда они с ее старшим братом разыгрывали любовную историю кайзера Вильгельма I и княжны Элизы Радзивилл [1] Княжна Элиза Радзивилл (1803–1834) — первая любовь кайзера Вильгельма I (1797–1888). Брак между ними не состоялся, несмотря на все усилия ее родни, поскольку Элиза была недостаточно родовитой. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.) .

День, который впоследствии Паула стала называть своим «лазуритовым днем», начался с того, что непослушные темные волосы Паулы были расчесаны на пробор, заплетены в длинные косы и впервые заколоты на затылке. В этот день ее мать лично проследила за нарядом дочери и убедилась в том, что та правильно надела свой первый корсаж с креплением из китового уса. Кроме этого, на Пауле была светло-зеленая юбка с вплетенными темно-зелеными бутонами розы из той же ткани, что и юбка ее матери, которая, однако, была украшена еще и многочисленными бежевыми кружевными воланами и черными бархатными лентами. И, конечно же, она была драпирована. На них были также узкие блузы из батиста с высокими воротниками, причем блузу матери на запястьях украшала кайма. На фоне своей матери, обладательницы плавных женских форм, худощавая Паула казалась ужасным «синим чулком», и в этом отношении ничто не изменилось даже после ее замужества. Но в этот день от замужества ее отделяли три года, и она даже не догадывалась, как скоро ее жизни предстоит измениться.

Это было 6 июня 1872 года, ее четырнадцатый день рождения. Отец с любовью расцеловал ее в щеки, щекоча при этом своей бородой а-ля кайзер Вильгельм, и поздравил ее.