Генри Хаггард - Ожерелье Странника

Теперь пришла моя очередь склонить голову и задуматься. Затем, подняв ее, я заключил:

— Да будет так. Другой дороги у нас нет…

Ради себя самого я бы не сдвинулся и на дюйм. Я бы отправился ко двору императора в Константинополь, подобно игроку, приготовившемуся выиграть все или проиграть. По меньшей мере, я бы имел на своей стороне иконопоклонников, обожествлявших Ирину, а они составляли почти половину населения империи. И если б я погиб, то так, как погибают святые. Но жена и дети, бывшие для меня огромным даром Бога, Его самым большим благословением, смягчили мое сердце. Так впервые в жизни я стал бояться и ради них предпочел бегство.

Как и можно было предполагать, с умом Мартины, любовью Хелиодоры и преданностью норманнов, а все это у меня было, наш план полностью удался. Императору отправили письмо, в котором говорилось, что мы ожидаем флота, чтобы выполнить его приказы, а пока устраиваем свои личные дела до того, как покинуть Лесбос. В один прекрасный вечер мы погрузились на наши суда. Всего нас было около четырехсот душ.

Прежде чем отправиться в путь, я попрощался с Ириной. Она сидела возле дома, предоставленного в ее распоряжение, и занималась рукоделием, так как теперь у нее появилась фантазия — зарабатывать себе на хлеб трудом своих рук. Вокруг нее играли дети Джодда и мои, которых, дабы не возбудить подозрений относительно нашего бегства, мы послали туда до тех пор, пока не придет время грузиться на суда, ибо до жителей Лесбоса уже дошли слухи о нашем плане.

— Куда вы плывете, Олаф? — спросила она.

— Назад, на Север, откуда я прибыл, — ответил я. — Чтобы спасти жизнь вот им. — И я указал на детей. — Если же я останусь ждать судьбы здесь, всем им придется умереть. Нас требуют в Константинополь, подобно тому как вы требовали к себе офицера, которому случалось вам не угодить.

— Я все понимаю, Олаф. Кроме того, я знаю, что именно я принесла вам эти неприятности, когда вы помиловали меня, хотя вам было приказано меня убить. Мне известно от друзей, что с этого времени из высших государственных соображений остаток моих дней пройдет в безопасности и, возможно, у меня не отнимут зрение. Всем этим я обязана вам, хотя теперь временами сожалею, что просила о благах для себя.

Многое из того, что было присуще императрице, претерпело великие изменения в прядильщице, которую вы видите, а последней приходится нелегко. Все же я нахожу свое успокоение в Боге и стремлюсь к Нему. А почему бы вам не взять меня с собой? Я бы нашла там, на вашем холодном Севере, какой-нибудь женский монастырь…

— Нет, госпожа, я сделал для вас все что мог, а теперь придется вам самой защищать себя. Мы расстаемся навеки. Я ухожу отсюда, чтобы закончить свой жизненный путь там же, где и начал его. Место, где я родился, зовет меня.

— Навеки — это длинное слово, Олаф. Вы уверены, что мы расстаемся навеки? Возможно, мы встретимся снова в смерти или в других жизнях. Такой, по крайней мере, была вера некоторых из мудрейших людей моего народа до того, как мы стали христианами, и может оказаться, что христиане знают не обо всем, ибо мир научился многому еще до их появления. Надеюсь, что это возможно, Олаф, так как я в большом долгу перед вами и должна вернуть вам его полной мерой, вместив в нее возможно больше и не боясь перелить через край. Прощайте! Возьмите с собой благословение грешного и разбитого сердца. — И, поднявшись, она поцеловала меня в бровь.

На этом заканчивается история моей жизни, жизни Олафа Красный Меч, так как о ней я больше ничего не могу вспомнить. О том, что произошло со мной и остальными после расставания с Ириной, я не знаю ничего или почти ничего. Без сомнения, мы отплыли на Север и, я думаю, благополучно добрались до Аара, так как я отчетливо вижу в памяти Идуну Прекрасную, постаревшую, но все еще незамужнюю, ибо капли крови Стейнара, пролившиеся когда-то, все еще были на ней в глазах всех мужчин. Я помню также и Фрейдису, поседевшую, но выглядевшую благородно. Как мы встретились с ней и как в конце концов расстались, хотелось бы знать и мне самому. Равно как и о судьбе Хелиодоры, наших детей, Мартины и Джодда. А также сбылось ли пророчество Одина, высказанное устами Фрейдисы в замке Аара, что он и его приятели — боги или демоны — восторжествуют над моей плотью и что те, кто примкнет ко мне, в конце концов падут в огне как мученики веры. Ведь сбылось же его обещание о счастье!

Не могу ответить на все это. Темнота покрывает пройденный путь и заставляет прекратить повествование.