Генри Хаггард - Ожерелье странника. Голубая портьера. Дни моей жизни. Последняя бурская война

Так уж случилось, что я, редактор этих строк, — а по правде говоря, в этом и состояли мои скромные обязанности, — обнаружил в себе значительные познания относительно своего прошлого. Оно принадлежит сравнительно недавнему времени, а именно к концу восьмого века, что подтверждается тем фактом, что одно из действующих лиц моего рассказа — византийская императрица Ирина.

Повествование, что должно быть отмечено, не всегда абсолютно последовательно, не все подробности изложены полностью. Действительно, вся моя жизнь вспоминается мной как серия отдельных сцен и картин, и хотя каждая сцена или картина соответствует остальным, временами между ними заметны разрывы. Хотя бы один пример: путешествие Олафа (в те времена меня звали Олафом, а после крещения — Михаилом) с Севера до Константинополя не описано. Занавес опускается в Ааре, в Ютландии [1] Ютландия — полуостров на севере Европы, большая часть которого принадлежит Дании. , и приподнимается лишь в Византии. Не только эти два события, которые представляются наиболее важными, оказались похороненными в моей подсознательной памяти, исчезли многие мелкие детали, и я в конце концов не смог их найти. Все это, однако, не кажется мне основанием для сожалений. Если бы все эпизоды наполненной бурными событиями жизни были нарисованы, то общая картина оказалась бы перегруженной, и глаз, ее наблюдающий, был бы сбит с толку.

Не думаю, что должен еще что-нибудь добавить, мой рассказ говорит сам за себя. Поэтому замечу только, что считаю излишним излагать ту строгую систему, которая дала мне возможность выудить то или иное событие из глубин моего прошлого. Соответствующие способности, хотя и небольшие вначале, я оказался в состоянии постепенно развивать. И так как мне не хотелось бы раскрывать мое настоящее имя, я подписываюсь всего лишь как

О моем, Олафа, детстве могу рассказать немногое. Тем не менее я вспоминаю дом, окруженный рвом и расположенный на обширной равнине на морском побережье или же на берегу внутреннего озера. На этой равнине возвышались холмы, которые я связывал с умершими людьми. Кто были эти умершие, я не знал, но полагал, что некогда они бродили по этой земле и жили на ней, а затем легли в земляную постель и заснули. Я вспомнил, как, глядя на один большой холм, воздвигнутый, как говорили, над могилой какого-то вождя, известного под именем Странник, о котором Фрейдиса, умнейшая женщина, моя няня, рассказывала, будто жил он сотни и тысячи лет назад, я думал: над ним так много земли, что ночами ему должно быть очень жарко.

Вспоминаю также большой замок, который носил название Аар. Это было длинное строение с крышей, покрытой дерном и поросшей травой, а временами и небольшими белыми цветами. Внутри него на привязи стояли коровы. Наше жилище располагалось рядом и отделялось от коровника грубо отесанными бревнами. Я любил смотреть, как доили коров, сквозь щель между бревнами. Там был удобный глазок, образовавшийся после выпадения сучка, — на расстоянии одной трости от пола.

Однажды мой старший и единственный брат, Рагнар, — у него были очень рыжие волосы, — подошел ко мне и оттолкнул прочь от глазка, так как сам хотел посмотреть на корову, всегда лягавшую девушку, доившую ее. Я разревелся, и Стейнар, мой молочный брат, со светлыми волосами и голубыми глазами, который был больше и сильнее меня, пришел мне на помощь, потому что мы с ним всегда любили друг друга. Он поборол Рагнара, разбив ему нос, после чего очень красивая женщина — моя мать, госпожа Тора — заткнула себе уши. Все мы орали, и тогда вмешался мой отец, Торвальд, высокий мужчина. Он только что вернулся с охоты и принес шкуру какого-то животного, на его краги с нее все еще капала кровь. Он побранил нас и сказал матери, чтобы она утихомирила детей, так как он устал и хочет спать.

Это единственная сцена, возвращающая меня к моему раннему детству.

Следующая, которую я вижу перед глазами, происходит в каком-то замке, похожем на наш Аар. Этот замок располагался на острове, называвшемся Лесё, и мы прибыли туда, чтобы посетить вождя по имени Атальбранд. Навстречу нам вышел мужчина со свирепым выражением лица и большой раздвоенной бородой. Одна из его ноздрей была больше другой, а левый глаз — поврежден. Обе эти особенности оказались следствием ран, полученных им на войне. В те дни каждый побывал на войне вместе с другими, и представляется совершенно невероятным, чтобы кто-то дожил до седых волос.