Генри Хаггард - Хоу-Хоу, или Чудовище

— Баас, — задумчиво проговорил Ханс, нарушая воцарившуюся за этими робкими вопросами тишину. — Как вы думаете, действительно ли Иссикор мужчина, или, на самом деле, он сделан из дерева и раскрашен под человека, как Дэча был раскрашен под Хоу-Хоу?

— Я думаю, что он был человеком в Черном ущелье, Ханс, но тогда он был далеко от Хоу-Хоу. А теперь я не поручился бы. Но, может быть, он только очень испуган и мало-помалу придет в себя.

А Сабила только смерила взглядом своего красивого жениха и не вымолвила ни слова, по крайней мере ему. Затем она повернулась к толпе и властным голосом сказала следующее:

— Да будет вам известно: мой отец умер и отныне я — Вэллу, и мне вы должны повиноваться. Возвращайтесь к своей работе и ничего не бойтесь, ибо больше нет Хоу-Хоу, Волосатый Народ разбит. Я же иду отдыхать и беру с собой их, моих гостей и избавителей, — и она указала рукой на меня и на Ханса, — а потом я буду говорить с вами, и с тобой также, господин мой Иссикор. Унесите тело покойного Вэллу, моего отца, в родовую гробницу всех Вэллу.

Она повернулась и в сопровождении нас и присутствовавших членов своей свиты направилась во дворец.

Здесь она с нами простилась, так как мы все были чуть живы от усталости и сильно нуждались в покое. Перед уходом она поцеловала мне руку и со слезами, наполнившими ее прекрасные глаза, поблагодарила меня за все, что я претерпел ради нее. Драмана не преминула сделать то же.

— Почему это, баас, — сказал Ханс, когда мы, перед тем как лечь, уничтожали принесенную нам пищу и туземное пиво, — почему эти дамы не поцеловали руки мне? Ведь я тоже кое-что сделал для их спасения.

— Потому что они слишком устали, Ханс, — ответил я, — и отпустили по одному поцелую на нас обоих.

— Понимаю, баас. Но, наверное, и завтра они все еще будут слишком уставшими, чтобы поцеловать бедного старого Ханса?

С этими словами он вылил в свою чарку все, что оставалось в кувшине, и одним глотком осушил ее.

— Так-то, баас, — сказал он, — по всей справедливости: вам поцелуи, а мне пиво.

Как ни был я изнурен, я не мог удержаться от смеха, хотя, по правде сказать, не прочь был бы выпить еще стаканчик. Затем я повалился на постель и моментально заснул.

Это факт, что я проспал весь остаток дня и всю следующую ночь и проснулся, лишь когда первые лучи солнца осветили нашу комнату сквозь заменявшее нам окно отверстие в крыше. Когда я открыл глаза, чувствуя себя совсем другим человеком и благословляя небо за этот дар сна, Ханс был уже на ногах и чистил ружья и револьверы.

Я смотрел на маленького уродливого готтентота и думал о том, как это чудесно, что столько отваги, ума и преданности скрывается в этой желтой шкуре и в этом шишковатом черепе. Не будь Ханса, я, несомненно, погиб бы вместе с обеими женщинами. Это ему пришла идея разрушить порохом шлюзы. Всеми грозными последствиями этого вдохновения мы обязаны были только Хансу.

Хотя некоторые соображения приходили мне в голову, все-таки я рассчитывал самое большее затопить низко лежащие поля и, может быть, пещеру, чтобы отвлечь жрецов от преследования. А мы выпустили на волю мощные силы природы, и вот они разыгрались. Вода проникла по внутренним ходам Вечных Огней в недра вулкана и породила пар, спертое дыхание которого оказалось так велико, что оно разорвало гору, как гнилую тряпку, и навсегда разорило гнездо Хоу-Хоу и всех его радетелей.

В это грозном событии мне чудилась воля судьбы, избравшей Ханса своим орудием. И вот смекалка маленького готтентота смела с лица земли злую тиранию и сразила идола-кровопийцу и всех его служителей.

А как благоразумно вел себя Ханс в лодке? Попробуй он силой заставить этих трусливых фетишистов немедленно взять нас на борт, как я его заставлял, они, по всей вероятности, из опасения нарушить свой дурацкий «закон», стали бы сопротивляться и, пристукнув Ханса веслом по голове, уплыли бы совсем восвояси, предоставив нас нашей судьбе. Но у него достало терпения ждать, хотя сердце разрывалось на части в тревоге обо мне.

От Ханса мысли мои перешли к Иссикору. Почему характер этого человека в корне переменился с тех пор, как он прибыл на родину?

Его путешествие за сотни верст, которое он совершил совершенно один, было настоящим подвигом. Но со дня возвращения домой Иссикор превратился в нравственное ничтожество. Какого труда стоило убедить его отвезти нас на остров! А при первом призраке опасности он бросил нас и бежал.

Далее, он покорно повел свою возлюбленную на казнь и пальцем не пошевелил, чтобы ее спасти. Наконец, несколько часов тому назад он произнес малодушную позорную речь, явно возмутившую его невесту, которая после своего спасения и смерти отца словно обрела все то мужество, что утратил он, и даже более.