Дарья Плещеева - Слепой секундант

Фофаню приставили к делу — под Афанасьевым надзором он, накипятив котел воды, стирал в лохани чулки всей честной компании.

Наконец на дворе послышались голоса. Минуту спустя Еремей внес перекинутого через плечо пленника. Граве привезли связанным и замотанным в большой тулуп.

— Сажай его на лавку, — велел Андрей и перешел на немецкий: — Ваши шалости кончены, господин Граве. Если хотите жить — рассказывайте, где у вас хранятся компрометирующие письма, чтобы мои люди забрали их и сожгли.

Глаза у доктора были завязаны, но он узнал своего похитителя по голосу.

— Это вы, господин Соломин? — спросил Граве. — О чем вы говорите? Я вас не понимаю!

— Еремей Павлович, садись с Тимошей за стол, мы для вас нарочно оладьи горячими держали, а ты, Афанасий, достань крынку сметаны, — велел Андрей по-русски и вновь перешел на немецкий: — Я говорю о вашем тайном промысле. Докторский кабинет — удачное прикрытие для дел иного рода. Но ваши секреты удалось раскрыть.

— Какие секреты? У меня их нет! Я лечу так, как выучили меня в Берлине и в Кенигсберге, я в любую минуту могу показать свой инструментарий и снадобья господам из Медицинской коллегии!

— В этом я не сомневаюсь. Возможно, вы хороший врач. Но главные ваши доходы — не от медицины.

— А от чего же?

— Извольте. Я скажу вам. — Андрей подбирал нужные немецкие слова. — Вы приехали в Россию зарабатывать деньги, — начал он. — Будучи приглашенным в почтенные дома, вы благодаря ремеслу своему узнали разнообразные постыдные тайны и поняли, как из грязной тайны можно сделать большие деньги.

— Вы говорите ерунду! — перебил его Граве.

— Не мешайте. Вы нашли сообщников. Сообщники ваши связаны с воровским миром нашей бедной столицы. Вы угрожали господам и дамам, что их тайны станут известны в свете, и те платили вам за молчание. Вы каким-то образом отыскали кавалера, которому писала письма девица Беклешова… Или сами подослали к ней кавалера?

— Мой бог, какая еще девица? — не слишком убедительно воззвал к небесам Граве.

— Бога вспомнил, — неодобрительно выговорил жующий Еремей, который немецкое «майи готт» запомнил твердо. — Ишь, богомолец…

— Девица Беклешова, невеста графа Венецкого. К вам попали в руки письма господина Коростелева, и вы разорили это семейство своими поборами. А когда мой друг, господин Акиньшин, слишком близко подобрался к вам, вы приказали выследить его и убить!

— Я приказал убить человека?

— Вы! Вы велели уничтожить тех, кто знал о вашем промысле — и тех, кто знал в лицо кавалера, соблазнившего девицу Беклешову! Вы приказали убить ее горничную, которую слуги ваши видели в доме Акиньшина! Но они… — тут Андрей замолчал. Он понял, что говорить Граве о роковой ошибке незачем — Катеньку уже не вернешь, а если немцу удастся вывернуться — незачем ему знать, что Дуняшка уцелела. А может, уже и знает… Лучше помолчать.

— Это невозможно!

— У меня есть свидетели! Кучер мой видел людей, следивших за домом Акиньшина, и эти же люди передавали пакеты вашему слуге. — Как-то незатейливо Андрей превратил один подозрительный пакет в несколько и малость исказил действительность.

— Мой Эрнест принимал пакеты от незнакомых людей?

— Вы еще скажите, что не знали про их содержимое!

— Мой бог!

— Позовите лучше на помощь черта — бог от таких злодеев отворачивается!

— Господин Соломин, вы сошли с ума!

— У меня довольно ума, чтобы не передавать вас в руки столичной полиции, а дождаться, пока приедет господин Архаров. Как знать — может, вы подкупили господ из управы благочиния? А этого господина подкупить не догадались! Жить будете здесь.

— Я не могу здесь жить, я должен вернуться! У меня назначены визиты! — закричал Граве с истинным испугом. — Я не могу лишиться визитов!

— Придется! — Андрей взял лежавший на столе персидский нож, потрогал острие. — Афанасий, как сидит передо мной наш малопочтенный гость? И сколько до него аршин?

— Паскудник сидит задом к стене, — доложил Афанасий, смотревший на Граве с истинной ненавистью. — Ежели точно от вашей милости до его поганой рожи — то чуть менее сажени.

— Граве! Сделаем опыт. Фофаня, гляди! — Андрей правильно уложил кард в руку, взял за лезвие, изготовился, метнул.

Не ожидавший такого «подарка» доктор выругался — как многие иностранцы, несколько лет жившие в России, по-русски.

— Ахти мне! — воскликнул Фофаня. — Полвершка от левого уха! Быть такого не может!

Еремей с набитым ртом и Тимошка с оладушком в пальцах радостно засмеялись. Афанасий же молча перекрестился. Кард вошел в стену не слишком глубоко и при Фофанином крике выскочил, ударившись об пол.