Константин Гурьев - Архив Шамбала

Он поднялся, налил в стакан воды, вернулся на место.

— Да, так вот, ходили тогда упорные слухи, будто иранцы, которые захватили посольство, перед этим долго спорили, какое посольство захватывать — американское или советское?

— Ходили слухи или точно знаете?

— Да молчи ты, — уклонился Дружников. — Важно тебе понять, что в Иране уже тогда были сильны и американские позиции. Просто не всегда они бывали ведущими, иногда и мы что-то могли. Иранскую революцию ведь многие приветствовали, а она вышла боком, что называется! Такая махровая реакция, что до сих пор мир боится, как бы чего не вышло оттуда.

Он отхлебнул воды.

— И в Афганистане то же самое было: мы думали, что помогаем «социалистическому строительству», а имели дело с теми, у кого ноги все еще в Средневековье увязли. Ну, да ладно, это тоже факты реальные.

Теперь о том, что на самом деле не подтверждено и не упоминается. Значит, Иран и Афган, как ты говоришь, звенья «зеленой дуги» штатников? Это правда, но не вся. Замысел-то планировался гораздо объемнее, шире, перспективнее. Исламская волна должна была прорваться и на наши просторы. Сперва Средняя Азия, там ведь союзные республики, то есть формально — самостоятельные, независимые, в Союзе добровольно находятся. Ну, вроде как потом было с Прибалтикой, помнишь? Ну, а потом «зеленая дуга» должна была протянуться и к мусульманам России. А это уже серьезно, согласен? — спросил Дружни-ков и предупредил: — Только головой не кивай.

— Ну, а связь-то какая со всем остальным? — поинтересовался Корсаков, хотя уже и сам усматривал взаимозависимости.

— Многие отставки начала восьмидесятых на Кавказе, в Азии, связаны именно с необходимостью противостоять этой самой «зеленой дуге», которая уже стала реальностью. Время-то шло, республики развивались, и у некоторых стало складываться впечатление, что без Союза им будет лучше. Тем более, им со всех сторон обещали молочные реки в кисельных берегах, лишь бы от России оторвать.

— Но я не понимаю, при чем тут отставки-то?

— Как говорил товарищ Сухов, «Восток — дело тонкое». Там клановость никто не отменял, да и не смог бы никогда. И влияние какой-нибудь бабушки на внука — партийного руководителя, являлось почти решающим. Другое дело, что поначалу, после революции, и бабушки были передовые. Меняются времена, меняются и бабушки, — улыбнулся Дружников.

— И бабушки стремились свергнуть социализм?

— Не утрируй. Все не так просто. Вот, — задумался Дружников. — Вот, смотри, например. Ты можешь назвать героев Гражданской войны?

— Ну, могу, — насторожился Корсаков.

Подвох какой-то.

— Конечно, назовешь. Хоть белых, хоть красных, верно?

Корсаков все так же настороженно кивнул.

— А теперь назови героев борьбы с басмачами, — попросил Дружников.

И после паузы продолжил:

— Там, в Азии, борьба не утихала никогда, ни до революции, ни после, ни в наши дни. Между кланами постоянно идет битва за влияние, и в этой битве всякая мелочь может стать решающей.

— Да тибетские рукописи-то тут при чем?

— Экий ты торопыга, — упрекнул Дружнюсов. — Хотя должен бы быть солиднее, степеннее.

— Это почему?

— Почему, почему…Тебе известна фамилия Грушин-ский?

— Грушинский? Штатник, профессор и все такое?

— Именно. А еще он советник многих американских президентов и бизнесменов по вопросам внешней политики, основатель десятков разных международных фондов поддержки.

— Поддержки чего?

— Хоть чего! Людей, изучающих африканские языки, сторонников права человека на однополую любовь, клубов любителей вальса или ламбады, какая разница! Главное, чтобы заявить: я хочу поддерживать вот то-то и тех-то в такой-то стране. И попробуйте мне помешать, такой скандал закачу — сами прибежите мириться.

— Ну, убедили, — слабо махнул рукой Корсаков. — Я-то тут причем?

Дружников внимательно посмотрел на него, и смотрел так долго, что Игорю стало неуютно.

— Чего вы?

— А ты не знал, что уже два раза перебежал дорогу уважаемому профессору Грушинскому?

— Я?! Это как?

Дружников улыбался, довольный произведенным эффектом.

— А так, что именно Грушинский через свои фонды готовил провокацию с «внуком императора». Вас — тебя и Лопухина — должны были ликвидировать после того, как ты рассказал бы о существовании этого самого «внука»! Люди Грушинского в разных странах раздували эту историю и требовали, чтобы им явили «внука».

— И меня, — напомнил Корсаков.