Мария Семенова: Меч мертвых

Человек, владеющий подобным оружием, сразу начинает казаться куда более значительным, чем без него. Опять-таки и сыном служанки называть его более не хотелось. Друмбе было достаточно посмотреть на то, как он выхватил меч, чтобы понять: перед нею воин, и равных ему найдется немного. Ну и что с того, что он небогато одет, а из-под повязки выползает на челюсть уродливый шрам. Важно то, что повторить такой вот замах Друмба, например, не сумела бы. И мало кому из тех, кого она знала, это удалось бы. Разве что Рагнару в молодости. А из нынешних — Хрольву. Она отчетливо сознавала: первым и единственным своим движением венд мог запросто смахнуть ей голову, если бы захотел. Но ведь не захотел. Воительница заставила себя побороть ревность, вползшую в сердце. Не гордись, что силен — встретишь более сильного. Она медленно подняла меч и негромко звякнула острием по острию. При желании это можно было истолковать как вызов. А можно было и не истолковывать. Она сказала:

— Он у тебя еще и комок шерсти, плывущей по воде, режет небось, как меч Гнев, что когда-то выковал себе Сигурд?

Одноглазый неожиданно улыбнулся:

— Да где же я тебе здесь непряденой шерсти найду?..

Если Друмба еще понимала что-нибудь в людях, улыбался он редко. Кожа на лице не складывалась привычными морщинками, а та его часть, что пряталась под куском ткани, должно быть, не шевелилась вообще. Поддавшись невольному побуждению, девушка выдернула у себя несколько волосков и бросила в воду:

— Покажешь, на что он способен?

Венд шагнул к краю берега и опустил кончик меча в мелкие волны, где колебались над светлым песком длинные золотистые нити. Спустя некоторое время и он, и Друмба стали смеяться. Здесь не было течения, а еле заметный прибой никак не хотел нести спутанную прядку на блестящее острие — то и дело бросал мимо. Наконец одноглазый вынул меч из воды и отряхнул с него капли:

— Смотри.

Ухоженное лезвие легко сбривало волоски на запястье. Друмба отметила про себя, что запястье было жилистое и широкое. В бою и в работе не скоро устает такая рука.

— Твой друг в самом деле неплохо за тебя постоял, — сказала девушка. — Я рада буду проводить тебя в дом Хрольва ярла и посадить среди гостей, тем более что у нас сейчас живут такие же венды, как ты. Как зовут тебя люди?

Одноглазый спрятал меч в ножны, неведомо как попав лезвием в устье, укрытое под плащом на спине.

— Люди нашли, что я страшен лицом. Они прозвали меня Страхиней.

Друмба неплохо понимала по-вендски. Ей подумалось, что имя подходило ему, и не только из-за уродства. А он продолжал:

— Спасибо, что позвала меня в гости, но я обогреюсь у твоего очага как-нибудь в другой раз. Мало любви между мною и теми, кто гостит сегодня у конунга.

Девушка насторожилась:

— Уж не мстить ли ты собираешься тем, кто живет здесь под нашей защитой?

Страхиня покачал головой:

— Нет, я здесь не за местью. Я странствую, куда несет меня ветер, ибо ни один вождь не рад кормить меня подолгу. Немногим я мил, когда кончается поход и начинаются праздники и пиры.

— У нас, — хмыкнула Друмба, — больше склонны считать, что шрамы для воина лучшее украшение. Подожди, пока уедут обидевшие тебя, и приходи послужить ярлу. Если ты в самом деле храбр, Хрольв подарит тебе самоцвет не хуже того, что сам носит на рукояти меча.

— Вот как?.. — проговорил Страхиня, помедлив. — Я смотрю, не ниже всех ты сидишь за столом у ярла и его почтенной жены. А не расскажешь ли ты мне еще про своего вождя и про то, как вернее заслужить его благосклонность?

Боярин Сувор Несмеянович в датских домах бывал множество раз. И мирным гостем, когда князь Рюрик посещал дружественных вождей. И едва ли не чаще — во время немирий, когда отмщались старые обиды и наживались новые. Он видел, как в вихре пламени и черного дыма рушились такие же толстые земляные кровли, погребая мертвых — и с ними живых, кто оставался внутри. Пока Сувор был молод и душа в нем не ороговела, его всякий раз посещало — а вот строили люди, для достатка и любви строили, не для вражеского поругания… Потом жизнь набила мозолей, заматерел, былую жалостливость порастратил.

Сегодняшний пир удался потише вчерашнего. Оно и понятно. Вчера просто веселились, знакомились, славили прибывшее посольство. Не принято у датчан сразу заводить речи о деле, не почитают это пристойным. Раньше, говорят, могли по месяцу и более жить в гостях, присматриваясь, позволяя заветным речам вылежаться, созреть. О покупке коровы сговаривались, как на всю жизнь, так корова та потом за троих и доилась. Теперь не то, ныне времена настали нетерпеливые, да и народ измельчал. Стыд подумать — великое посольство, присланное сразу двумя князьями, уже на второй день заговорило о том, с чем ехало через море.