Александр Дюма: Королева Марго

— Ваше величество! Не пытаетесь ли вы убедить меня, что потеря этой надежды дорого вам стоила? — спросила г-жа де Сов.

— Господи Боже! Еще бы не дорого! — отвечал Беарнец. — Разве вы не знаете, что днем вы мое солнце, а ночью — моя звезда? Честное слово, я был в непроглядном мраке, но вот явились вы и сразу озарили все вокруг.

— В таком случае, ваше величество, я играю с вами злую шутку.

— Что вы хотите этим сказать, душенька? — спросил Генрих.

— Я хочу сказать, что когда вам принадлежит самая красивая женщина во Франции, вы можете желать только одного — чтобы свет погас и наступил мрак, ибо во мраке вас ждет блаженство.

— Вы прекрасно знаете, злючка, что мое блаженство в руках только одной женщины, а эта женщина играет и забавляется несчастным Генрихом.

— О-о! А мне вот кажется, что эта женщина была игрушкой и забавой для короля Наваррского, — сказала баронесса.

Эти злобные выпады испугали было Генриха, но он рассудил, что они выдают досаду, а досада — маска любви.

— Дорогая Шарлотта, — сказал он, — по чести, ваш упрек несправедлив, и я не понимаю, как может такой красивый ротик говорить так зло. Неужели вы думаете, что в этот брак вступаю я? Клянусь чем угодно, не я!

— Уж не я ли? — язвительно ответила она, если можно назвать язвительными слова женщины, которая вас любит и упрекает за то, что ее не любите вы.

— И этими прекрасными глазами вы видите так плохо? Нет, нет, не Генрих Наваррский женится на Маргарите Валуа.

— А кто же?

— О Господи! Реформатская церковь выходит замуж за папу, вот и все.

— Нет-нет, ваше величество, меня не ослепить блеском остроумия: вы любите королеву Маргариту, и это не упрек, Боже сохрани! Она так хороша, что не любить ее невозможно.

Генрих задумался на минуту, и пока он размышлял, добрая улыбка заиграла в уголках его губ.

— Баронесса, — заговорил он, — мне кажется, вы хотите поссориться со мной, но вы не имеете на это права: скажите, сделали вы хоть что-нибудь, что помешало бы мне жениться на Маргарите? Ничего! Напротив, вы то и дело приводили меня в отчаяние.

— И благо мне, ваше величество!

— Это почему же?

— Да потому, что сегодня вы соединяетесь с другой.

— Оттого, что вы меня не любите.

— А если бы я полюбила вас, государь, через час мне пришлось бы умереть.

— Умереть через час? Что это значит? И от чего?

— От ревности… Через час королева Наваррская отпустит своих придворных дам, а ваше величество — своих придворных кавалеров.

— И мысль об этом действительно вас огорчает, душенька?

— Этого я не сказала. Я сказала: если бы я любила вас, то эта мысль страшно огорчала бы меня.

— Хорошо! — вне себя от радости воскликнул Генрих: ведь это было признание, первое признание в любви. — Ну, а если вечером король Наваррский не отпустит своих придворных кавалеров?

— Государь, — сказала г-жа де Сов, глядя на короля с изумлением, на сей раз совершенно непритворным, — это невозможно, а главное — этому нельзя поверить.

— Что сделать, чтобы вы поверили?

— Мне нужно доказательство, которого вы не можете мне дать.

— Отлично, сударыня, отлично! Клянусь святым Генрихом, я дам вам доказательство! — воскликнул король, пожирая молодую женщину глазами, в которых пламенела любовь.

— Ваше величество! — тихо произнесла баронесса, опуская глаза. — Я не понимаю… Нет, нет! Нельзя бежать от счастья, которое вас ждет.

— Моя любимая, в этом зале — четыре Генриха, — сказал король, — Генрих Французский, Генрих Конде, Генрих де Гиз, но только один Генрих Наваррский.

— И что же?

— А вот что: если этот самый Генрих Наваррский всю ночь проведет у вас…

— Всю ночь?

— Да, всю ночь, убедит ли это вас, что у другой он вне был?

— Ах, государь, если бы!.. — воскликнула г-жа де Сов.

— Слово дворянина!

Госпожа де Сов подняла на короля свои большие влажные глаза, полные страстных обещаний, и улыбнулась ему такой улыбкой, что сердце его забилось от радости и упоения.

— Посмотрим, что скажете вы тогда, — продолжал Генрих.

— О, тогда, ваше величество, я скажу, что вы действительно меня любите, — отвечала Шарлотта.

— Вы это скажете, потому что это правда.

— Но как же это сделать? — пролепетала г-жа де Сов.

— Ах, Боже мой! Неужели у вас нет такой камеристки, горничной, служанки, на которую вы могли бы положиться?

— У меня есть настоящее сокровище, это моя Дариола, которая так предана мне, что даст себя изрезать на куски ради меня.

— Боже мой! Скажите этой девице, баронесса, что я ее озолочу, как только, согласно предсказаниям астрологов, стану французским королем.