М. Сэблетт - Красный Петушок

— Не родственник ли вы Жервэ де Брео, который сражался во всех итальянских войнах под командой адмирала? — спросил он любезно, глубоким и приятным голосом.

— Его сын, мсье, — ответил я.

Его серьезное лицо сразу озарилось очаровательной, открытой улыбкой.

— Тогда, быть может, вы слышали обо мне? — сказал он. — Я Мартин Белькастель. Ваш отец…

— О да, мсье, — прервал я его, — мой отец на своем смертном одре завещал мне разыскать вас. Он называл вас своим лучшим другом и лучшим воином Франции.

— Итак, мой старый товарищ умер? Очень жаль! Он был храбрым человеком, отлично владел шпагой и был хорошим товарищем.

Он вздохнул.

— Где вы остановились, юный Блэз? Я назвал гостиницу «Храбрый Рыцарь», по улице Бюсси.

— Я там часто ужинаю, — сказал Белькастель. — У них хорошее испанское вино, и там готовят превосходные паштеты. Встретимся там сегодня вечером, там нашей беседе никто не помешает. Быть может, я сумею быть вам чем-нибудь полезным.

Я поблагодарил его, и он направился навстречу невысокому, плотному бородатому человеку, все движения которого изобличали в нем моряка.

В это время вернулся лакей и сообщил, что адмирал извиняется, но сегодня никак не может принять меня, так как он занят с мсье Рибо, который сегодня же покидает Париж; но он назначает мне свидание на послезавтра в десять часов утра; тут же он прибавил, что его господин просил уверить меня в своем сожалении по поводу того, что свидание откладывается, хотя и на короткое время, так как он прекрасно помнит моего отца и всегда чувствовал к нему большое расположение.

Я обещал явиться к адмиралу де Колиньи в назначенное время, не подозревая, что даю обещание, которое мне не суждено будет исполнить.

Проходя по комнате, я опять услыхал имя Рибо и увидел шедшего по широкой лестнице вслед за лакеем черноволосого бородатого человека — знакомого Белькастеля, которого я принял за моряка. Тогда я вспомнил, что Жан Рибо стоял во главе экспедиции, которая должна была на будущей неделе отплыть с гугенотами в Новый Свет.

Остаток дня я посвятил осмотру города, его особенностям и своеобразию; его громадные размеры так увлекли меня, что я и не заметил, как наступила темнота. Поздно вечером я возвратился в гостиницу.

Общая комната в гостинице была переполнена, слышался шум голосов. За длинным столом в центре помещения, тесно придвинувшись друг к другу, сидели трое. Они тихо разговаривали. Слуги были заняты посетителями. За маленькими столиками вдоль стен сидело много народу; за одним из них я увидел Мартина Белькастеля, удобно расположившегося на скамейке, прислоненной к стене. Я подошел к нему, и мы стали разговаривать. Во время беседы я заметил, что глаза Белькастеля, теперь холодные и пронзительные, были напряженно устремлены на группу из трех, сидевших в центре комнаты, и что некоторые из посетителей за другими столиками смеялись на неслышные нам замечания этой группы, в то время как другие бросали на них мрачные, хмурые взгляды. Как раз в это время новое лицо появилось на сцене, и, к своему удивлению, я увидел того самого толстяка, которого встретил сегодня утром. Он прошел комнату тем быстрым и легким шагом, который так изумил меня при утренней встрече, и я могу поклясться, что он тихонько сказал что-то сидевшим за центральным столом, проходя мимо них в кухню. Я вскочил с намерением спросить его, откуда он знает мое имя, но он уже исчез в дверях, и я сел, продолжая недоумевать, кто бы это мог быть.

— Болезнь и кончина Жервэ объясняют мне, почему я так долго не имел от него известий, — прервал мои мысли Белькастель. — Я часто собирался разыскать его, но у меня есть дело, с которым прежде всего надо покончить. Честь моего рода требует этого.

Глаза его стали жесткими при взгляде на людей, за которыми он следил.

— Расскажите мне, Блэз, как умер ваш отец.

Я стал рассказывать; описал три счастливых года, проведенных с отцом после его возвращения с войны; потом постепенное, но неуклонное падение его сил, мои опасения за его здоровье.

— В последний месяц своей жизни, — заключил я, — он часто искал уединения, прогуливаясь в самых отдаленных местах Брео, точно желая на них наглядеться. Я уверен, что он знал о близости смерти, потому что однажды ночью я нашел его со свечой в руках в дверях оружейной. Он смотрел на висевший над дверью шлем Жана де Брео, основателя нашего рода. Я наткнулся на него случайно и услышал произнесенную им фразу: «Это годится, я думаю». Мне казалось, что он бредил…