Рэйчел Кейн - Принц Теней

Я рассказал ему все о Меркуцио, не обращая внимания на протестующие выкрики тех, кто считал, что эта история не для нежных ушей присутствующих дам, потом описал отчаяние Меркуцио, его скорбь и ярость… и наконец – рассказал о наложенном им проклятии.

– Ромео никогда не видел юную Джульетту до того, как мы оказались во дворце Капулетти на празднике в честь ее помолвки с графом Парисом, – говорил я. – Скажите, разве мог он вот так безрассудно влюбиться и жениться на ней в считаные дни, если бы не колдовство? Разве остался бы он в Вероне, чтобы оказаться в ее постели, если знал, что рискует жизнью, нарушая ваш приказ? У Меркуцио отняли его любовь – и он хотел, чтобы все, кого он считал виновными, испытали те же муки, что и он: он хотел, чтобы они испытали, что значит любить – и потерять возлюбленных.

– Если это колдовство, то должна быть и ведьма, – заметил герцог Эскала. Его брови вернулись на место и теперь хмурились, а подбородок он подпирал кулаком. – Ты можешь ее предъявить?

Я услышал сзади какой-то шум и повернулся: брат Лоренцо прокладывал себе в толпе путь локтями, рассыпаясь в извинениях. Он поднял руку и выступил вперед:

– Ваша светлость, ведьма скрылась, но я могу засвидетельствовать, что слышал разговор о проклятии между ней и Бенволио, – сказал он. Монах, видимо, всю дорогу бежал, судя по его красному лицу, мокрой от пота сутане и по тому, как он хватал воздух ртом, пытаясь отдышаться. Я никогда раньше не радовался так при виде его приятного лица – хотя сейчас его лицо назвать приятным можно было бы с большой натяжкой. – Бенволио сделал все, чтобы снять проклятие. И ему это удалось, я уверен. Очень жаль, что горькая правда вышла наружу слишком поздно и не удалось спасти несчастного Ромео и бедняжку Джульетту: они погибли. И не удалось избежать смерти графа Париса, который по незнанию встал между влюбленными – и тоже погиб.

– Проклятие никак не влияет на суть обвинений Капулетти, – произнес герцог Эскала и устремил на меня задумчивый взгляд. – Ты был во дворце Капулетти, Бенволио?

– Да, был.

– Ты пришел туда по чьему-либо приглашению?

– Нет.

– Ты ломился в запертую дверь девицы Розалины, пытаясь войти внутрь?

Мне ничего не оставалось, как ответить:

– Да.

– А потом ты влез на ее балкон и проник к ней в комнату через балконную дверь?

– Да.

– И люди Капулетти действительно застали тебя, когда ты заключил девицу в гибельные объятья?

– В объятья, да, – вынужден был я сказать, хотя я не назвал бы эти объятья гибельными – ведь в них был мой рай, мое спасение.

– Тогда что может оправдать тебя, Бенволио? Ты соглашаешься с перечисленными фактами, не отрицая их. Ты действительно нарушил границы частных владений и поставил под угрозу честь девицы Капулетти. Тебе повезло, что слуги вовремя сломали дверь, – иначе твоя вина была бы еще более тяжкой…

– Подождите!

Сзади снова послышалась какая-то возня, удивленные и встревоженные возгласы, а потом вуаль легким облаком упала к ногам Розалины, и она шагнула вперед, вырываясь из рук тетки, которая пыталась ее удержать.

– Ваша светлость, подождите! Выслушайте и меня тоже!

Адвокат тоже вышел вперед, тряся головой, и сказал, понизив голос:

– Ваша светлость, у женщин нет права говорить здесь! К тому же эта девица должна вскоре отправиться в монастырь!

– Не думаю, что то, что она скажет, повредит ее душе или нашим душам, – возразил герцог и махнул рукой Капулетти: – Пустите ее.

Я упивался, глядя, как она высвободилась из рук державших ее родичей и пошла одна навстречу герцогу. Спина у нее была горделиво выпрямлена, она шла бесстрашно, высоко подняв голову, и, перед тем как присесть в глубоком реверансе перед герцогом, послала мне долгий, нежный взгляд.

Он велел ей подняться и спросил:

– Что вы хотели добавить, синьорина?

– Бенволио Монтекки не пытался вышибить мою дверь, – проговорила она. – Я не прошу вас понять, что происходило между нами, но поверьте мне – это действительно было проклятие, ваша светлость, дьявольское наваждение, и оно действовало на нас обоих. Но даже в таких обстоятельствах, даже притом, что его привело ко мне колдовство, он не позволил себе никакого насилия, никакой жестокости. Я закричала, чтобы спасти его, а не чтобы погубить.

– Ого, вот так поворот. – Герцог выпрямился на своем троне, а по толпе пробежал возбужденный шепоток, которого я не мог разобрать. За моей спиной уже собрался весь цвет города Вероны. – Как же это?