Рэйчел Кейн - Принц Теней

Если мы умрем – проклятие закончится. Наверно. А может быть, оно только начнет набирать обороты, уничтожая все более дальних родственников. Но разве не все человечество, в конечном итоге, восходит корнями к одному роду – роду Адама и Евы? Так что же, в конце концов проклятие Меркуцио должно уничтожить всех живущих ныне на земле?

– Мне все равно, – проговорил я. Мой собственный голос казался чужим и незнакомым. – Мне наплевать на смерть, на гордость, на проклятие. Мне не наплевать только на вас, Розалина, и я знаю, что вы чувствуете то же самое. Я знаю…

– Это проклятие, – ответила она. Я слышал, как она плачет, а еще – как скрипит ключ в замке, словно она собирается повернуть его, но потом не поворачивает. – Должен же быть способ остановить все это, спасти нас. Вы должны узнать этот способ!

Она вытащила ключ и отбросила его в сторону. Я слышал, как звякнул металл об камень, когда ключ упал на пол. Приложив глаз к замочной скважине, я увидел Розалину, прильнувшую к двери с той стороны. Я видел только краешек ее бледного лица и локон волос, но и этого было достаточно, чтобы впасть в отчаяние.

– Пожалуйста, – простонал я. – Пожалуйста, Розалина, откройте дверь. Вы же знаете, вы все равно не сможете удержать меня. Я могу сломать замок. Я могу взобраться к вам по стене. Я могу разбить окно.

– Вы не сделаете этого, – шепнула она слабым и больным голосом. – Вы не сделаете этого, потому что вы не просто мужчина, Бенволио: вы достойный мужчина, и вы не станете так поступать. Вам нужно, чтобы я сама впустила вас, а меня разрывает надвое необходимость отказывать вам.

– Они умерли, – простонал я. – Ромео и Джульетта. Оба умерли. Граф Парис, моя тетя, отец Меркуцио – все они умерли сегодня ночью. Почему мы не можем быть вместе сегодня и быть счастливыми друг с другом?

– Потому что нельзя быть счастливыми телом и не думать о душе. А что потом? – спросила она. – Каким будет конец? Яд? Кинжал? Веревка для вас и бездонная яма для меня, в которую мой дядя бросит меня за предательство? Это не мир, Бенволио. Мира не будет, пока действует проклятие. Его нужно отменить. Мы с вами должны отменить его.

– Но как?! – Я опустился на пол, всем телом прижимаясь к двери и пытаясь увидеть еще хотя бы краешек ее лица. Я весь горел – от желания, от отчаяния, от внезапного страха: я боялся своих желаний и одновременно боялся того, что они сбудутся. – Я даже не знаю, где могут быть эти четки!

– Какие четки?

Я вдруг сообразил, что она не слышала признаний ведьмы, а я ей ничего не рассказал. Почему-то я считал, что она все знает, с тех пор как мы встретились у дома епископа, но она ведь искала там не четки, а дневник Меркуцио – дневник, который я сжег.

Она не знала про четки.

– Это проклятие, – сказал я. – Оно в трех частях. Первая – на груди Меркуцио, теперь оно уже недействительно. Вторая была в его собственном дневнике, написано его рукой и кровью. А третья часть была на четках, которые он забрал из могилы своего мертвого друга. И я думал, что они у епископа, но не нашел их там.

– Четки… – повторила Розалина, и в ее голосе появилась какая-то странная задумчивость. – Я получила однажды четки в подарок – их прислали мне тайно, тем же путем, что и любовные записки Ромео. Я думала, что это одна из его глупостей…

– И где они? – Сердце у меня в груди подпрыгнуло, но в то же время ужасная темная сила проклятия стала еще неодолимее – эта сила, видимо, почувствовала угрозу, и моя безумная лихорадка усилилась, приведя к тому, что я буквально прилип к двери и желал только одного: разбить эту преграду, сделать все, что должно было быть сделано, чтобы воссоединиться с той, которую любил… если это, конечно, была любовь.

– Розалина! Где они?

– Я… я их отдала… – прошептала она. – О Боже, Боже, я не могу больше сопротивляться этому, Бенволио, моя душа кричит и зовет вас, я умру, если мы еще хоть четверть часа проведем врозь… – Голос ее сорвался, потому что она начала двигаться. Я приник к замочной скважине и увидел, что она ползет к ключу.

Она впустит меня. Мне нужно только подождать.

Какая-то часть меня возликовала, а другая часть пришла в полное отчаяние, потому что я никогда не смог бы найти в себе сил остановиться. Если Розалина падет – я паду вместе с ней, и мы оба сгорим в этом огне.

– Розалина, – позвал я. Ее рука теперь лежала на ключе, трепеща и страстно желая поднять его с камня. – Розалина, во имя Господа – где они?!

Она повернула голову и встала на колени, держа ключ обеими руками и прижимая его к груди, как монахиня могла бы держать распятие. Глаза ее были закрыты, а тело качалось из стороны в сторону, и огонь, пожирающий меня изнутри, стал еще сильнее при виде изгибов ее стройного стана под тонкой сорочкой, при виде того, как пламя свечи ласкает ее нежную кожу, словно руки опытного любовника…