Робин Янг - Отступник

На этот раз, когда он направился к выходу, сенешаль не остановил его.

Роберт быстро шел по лагерю, не отвечая на приветствия или вопросы, с которыми обращались к нему те, кто попадался ему на пути. Отыскав укромный уголок на берегу Клайда, он сел и стал смотреть на эстуарий. Набрав горсть мелких камешков, он начал швырять их в воду. Они подпрыгивали по поверхности, прежде чем утонуть. Ветер трепал его волосы, а в душе, захлестываемый холодным чувством вины, медленно угасал гнев.

«Ты сказал нам, что произошел несчастный случай».

Он мог солгать им всем. Господь свидетель, он был весьма опытен в обмане. Но он не мог обмануть самого себя.

Он пытался оправдать в собственных глазах убийство Джона Комина, говоря себе, что мстил за Уильяма Уоллеса и за преступления Коминов, совершенные ими против его семьи. Говорил себе, что это было честное убийство, совершенное ради его деда. Он говорил себе то же самое, что сказал Джеймсу и остальным: если бы я не ударил первым, Комин убил бы меня. Но это была лишь часть правды. Он не мог отрицать, что в тот момент, когда всадил кинжал под ребра Комину, он сделал это не только из страха или мести. Он сделал это ради чистого наслаждения. В ту долю секунды он хотел лишить Комина жизни не ради кого-то еще, а ради самого себя. Ради того, чтобы испытать жаркое всепоглощающее удовольствие.

Подобрав очередной камешек, Роберт принялся крутить его в пальцах. Мыслями он вернулся в то время, когда ему было всего шестнадцать и он стоял в церкви аббатства Скоун вместе с остальными лордами королевства, а они яростно кричали друг на друга. Только что стало известно о смерти Норвежской Девы и о том, что наследование опять оказалось под вопросом. Он вспомнил мрачный голос деда и то, как отец Джона Комина потянулся за кинжалом, угрожая им старому лорду. Тогда Роберт выхватил свой меч, чтобы защитить деда. Он приставил острие клинка к горлу лорда Баденоха, и все присутствующие разом умолкли. Дед положил руку ему на плечо и приказал убрать меч в ножны. Роберт нахмурился, вспоминая собственный голос, который спустя годы вновь зазвучал у него в ушах.

«Почему ты не позволил мне убить его, когда сам нападал на его замки? Ты же ненавидишь его!»

«Да! И эта ненависть способна разрушить королевство!»

Поднявшись, Роберт отогнал воспоминания. Что сделано, то сделано. Нет смысла оглядываться назад. Через две недели он станет королем. В конце концов, этого хотели они все, эти мужчины, живые и умершие, которые сейчас донимали его своими вопросами. Роберт опустил взгляд на камешек в руке и швырнул его в реку, а потом повернулся и зашагал прочь. Он уже не увидел, как по воде побежали круги.

Молодые люди собрались в аббатстве, наполняя его своим теплым дыханием и запахом пота. Их было около трех сотен; они шутили и смеялись, обуреваемые жарким восторгом, пытаясь увидеть, как посвящают в рыцари тех, кто стоит в первом ряду, и с нетерпением ожидая своей очереди. Большинство из них провели ночь на службе в близлежащей церкви Рыцарей Тамплиеров, на ее холодных каменных плитах, чувствуя, как немеют колени. Вокруг них среди мраморных колонн и саркофагов плечом к плечу стояли лорды и леди, наблюдавшие за спектаклем.

Мужчин вызывали по одному, и они останавливались перед возвышением, установленным на средокрестии аббатства. На платформе сидел принц Эдвард Карнарфон в окружении элиты своего двора. Принц, которому исполнился двадцать один год, был одет в белый камзол, расшитый золотом и перехваченный на талии поясом, украшенным рубинами и сапфирами. Его светлые волосы, умащенные маслом с отдушкой, сияли, бородка была коротко и аккуратно подстрижена, а на сапогах блестели золотые шпоры. Он держал в руке меч, широкое лезвие которого сверкало в лучах солнца, вливающихся в большие окна-розетки аббатства. Мечом его перепоясали только сегодня утром во дворцовой часовне, где отец произвел его в рыцари и герцоги Гаскони.

Принц приказывал каждому претенденту, представавшему перед ним, опуститься на одно колено. Во время каждого посвящения толпа замирала, с напряжением вслушиваясь в слова рыцарской клятвы, после чего принц поднимал меч и плашмя ударял им по плечу кандидата. Тот поднимался на ноги, а зрители встречали его восторженным ревом, который прокатывался по аббатству, достигая ушей тех, кто не мог собственными глазами лицезреть торжественную церемонию. Один из придворных принца, тоже ставший рыцарем только сегодня утром, вручал новичку накидку и шпоры. Среди них был и Пирс Гавестон, не отходивший от принца ни на шаг, черные волосы и оливковая кожа которого казались еще темнее на фоне белой накидки.