Аспен Матис - Самый безумный из маршрутов

Я писала. Я пыталась объяснить, что в действительности думаю о нем и о том, что он совершил. Его обвинения и слова заперли меня в состоянии стыда, о чем я не просила, стыда, из-за которого я изначально оказалась здесь и от которого хотела избавиться. Сами обвинения были несправедливыми, потому что я их не заслуживала, но я увидела, что это было лишь начало правды, того света, который я пыталась постигнуть. Где-то на выбеленном солнцем пространстве между песчаными горами Южной Калифорнии и этим безлюдным вулканическим участком, который я пересекала, мои ноги набрали силу, как и мое внутреннее я, что внешне оставалось незаметным. Это была мудрость, которую трепетно впитывало мое тело в течение тех отчаянных и смутных месяцев после изнасилования, когда я была настолько ошарашенной болью и стыдом, что не могла двигаться дальше. Так больше не будет. Чувство сексуального стыда во мне переменилось. Теперь я была в гневе от того, что другие прежде всего стараются пристыдить меня за мою сексуальность.

Я вспыхнула, на этот раз не от стыда, а от гнева. Даже при невероятном ощущении своей силы я чувствовала, что сжимаюсь. Это сводило с ума. Но теперь я была сильнее этого.

Никогда-Никогда хотел пристыдить меня, но вместо этого его обвинения вызывали у меня ярость.

Я написала, обращаясь к нему так же, как это было при нашем знакомстве, и почувствовала себя лучше, выплеснув свой гнев и шок, о которых не могла сказать. Я написала ему, конкретно указав, в чем он был не прав, выставляя меня в таком виде. Мне стало лучше, когда на этот раз я ответила таким образом. Я начала понимать большое значение своих слов.

Затем я крепко заснула в палатке вдали от мужчин и парней, которые хотели поверить, доступна ли я для них. Я была счастлива, что снова совершенно одна, чувствовала себя более раскованной и умной, чем в старшей школе.

Я все еще пребывала в шоке от того, что сделал Никогда-Никогда.

Я решила: мое письмо заставит его осознать, каким слепым он был.

Но утром мне показалось, что будет неправильно передавать ему письмо. Я думала, что он этого не стоит. Мне нужно было совершить что-то хорошее для себя, но более значимое, чем это. Что-то сказать, заявить – сделать по-другому. Джейкоб сказал мне, каким эгоистичным было это путешествие. Я пережила стыд и боль от изнасилования, и сейчас нужно было извлечь из этого что-то полезное.

У меня был план. Вместо того, чтобы передать письмо Никогда-Никогда, я переписала его, немного изменив некоторые места и адресовав его не человеку, которого я теперь ненавидела, а людям, которых я любила больше всего: своей семье.

Это письмо было адресовано моим матери и отцу, моему брату Джейкобу, моему старшему брату Роберту и его семье, бабушке Белл, бабушке Дороти, дедушке Мелу, моим двоюродным сводным братьям, дядям и тетям, всем, кто для меня что-то значил, людям, которые любили меня и могли мне помочь. В письме я рассказала, что меня изнасиловали в колледже; я, наконец-то, должна была об этом рассказать всем. Молчание носило застаревший запах стыда. Я раскаивалась, что не позвонила им. Я попросила их оказать денежную помощь Национальной сети по вопросам изнасилования, жестокого обращения и инцеста от моего имени, в честь моего путешествия. По одному пенни за милю – всего 26 долларов и 50 центов. По одному доллару за милю получалось 2650 долларов – эта сумма поразила меня. Для меня стало большим облегчением знать, что все они наконец все узнают.

Я не упомянула о том, что родители и братья уже знали и как они разочаровали меня.

Я несла это письмо в своем дневнике, шагала быстрее, чувствуя себя сильнее, несмотря на порванную кроссовку и камешки пемзы, которые проникали внутрь и натирали ногу, сдирая кожу, покрывавшуюся волдырями. Я вышла на дорогу, которая вела меня в Сьерра Сити, где найду новые кроссовки, посланные мамой.

В городе местный «ангел тропы» по прозвищу Скунс оплатил верхний номер с завтраком, поэтому проходящие мимо путники могли остановиться там бесплатно. Обстановка была спартанской, но приятной, с деревянными панелями на полу и стропилами, общим холодильником с галлонами ванильного мороженого, хот-догами, большим пластиковым бидоном с квашеной капустой, запеченным в фольге картофелем – все бесплатное. От щедрости Скунса у меня закружилась голова. Но затем я разглядела лица тех, кто ел: на потертом вельветовом диване сидели Ракушка, Никогда-Никогда и Чернобурая Лиса – опять вместе с Бумером. Они все остановились на ночь. Я глубоко вздохнула и сказала «привет».