Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

Случилась очередная неприятность. Во время переклички было объявлено, что нас ожидает двухнедельная отсидка в карцере, после чего мы направили свои стопы прямиком в канцелярию: раз в две недели приходила почта, и сегодня как раз и был долгожданный знаменательный день.

Капрал скороговоркой выкликал имена, а сержант заносил их в канцелярскую книгу.

– Герман Тор!

Чурбан Хопкинс сделал шаг вперед, поскольку в Легионе он служил под именем Тора. Зачем вообще ему понадобилось служить в Легионе и вдобавок под чужим именем, читатель в свое время узнает; сейчас же нас интересует только письмо. Хопкинс протянул было руку за конвертом, но Потрэн злобно окрысился на него.

– Чего это ты приперся? Отсидка в карцере влечет за собой лишение права переписки.

– Но я еще не приступил… к отбытию наказания, – с трудом выговорил побледневший Хопкинс.

– Заткнись, павиан настырный, иначе велю тебя подвесить! И вы тоже убирайтесь вон! – Последняя фраза относилась к нам с Альфонсом.

Как в воду опущенные, брели мы по двору. Нет в Африке более издевательского наказания, чем лишение права переписки. Ведь ждешь вестей из большого мира, как манны небесной.

– Павианом обозвал!.. – скрежеща зубами, прорычал Хопкинс. – И с чего он на меня взъелся? – Наш друг шагал вперевалочку, такая походка сохранилась у него с тех времен, когда он служил матросом. В незавидной ситуации его, похоже, больше всего возмутило сравнение с обезьяной.

Альфонс Ничейный, с его благородным происхождением, воспринял очередную неприятность невозмутимо. Закурил сигарету, сквозь зубы просвистел какую-то песенку, а затем кратко вынес свое суждение:

– Придется подвергнуть старину Потрэна принудительному лечению. Цепляться к нам по поводу и без повода превратилось у него в болезненную манию.

Тем временем мы добрались до штрафного барака и, как положено, доложили о себе в караулке. К стене были прислонены ружья, охранники явно скучали: кто сидел, кто растянулся на скамейках, двое резались в карты. Капрал делал какие-то записи, рядом на стуле лежало его личное оружие.

– Рядовые номер девять, двадцать один и семьдесят один явились для отбытия наказания.

– Здорово вы, ребята, загремели! – не без сочувствия произнес капрал.

– Чего он к вам привязался, Потрэн этот? – откликнулся второй караульный, для проформы ощупывая наши карманы.

Чурбан Хопкинс ненароком опрокинул стул, в результате чего личное оружие капрала, а также кое-какие бумаги и полевые карты очутились на полу. Мы бросились их подбирать…

– Ну, что ж… пошли!

И мы отправились вслед за надзирателем.

…В карцере уже сидел арестант – старик Левин. Мы знали, что он тут сидит, только лично никогда с ним не встречались. Когда нас перевели в этот форт, Левин уже был за решеткой.

Он служил рядовым десятый год и был хорошим солдатом, но время от времени как с цепи срывался. Прежде всего раздобывал денег – если не получалось по-другому, вламывался в чужой дом или грабил прохожих на улице. Разжившись деньгами, устраивал побег, но бежал лишь до первого города, а там заходил в ресторан, какой получше, и наедался до отвала всякими вкусностями: мясом жареным-пареным, пирожными с кремом… Случалось, что требовал подать ему каштанового пюре и меду турецкого, а это изысканные лакомства на господский вкус. (Уж мне ли не знать, ведь я когда-то вращался в светском обществе!) Отведя душу, Левин сдавался ближайшему патрулю и ждал наказания.

На какое-то время он утихомиривался, а потом все начиналось по новой: добывание денег, побег, обжираловка… Похоже, им владела неутолимая страсть к изысканным яствам; так маньяк, жаждущий крови, не находит себе покоя. Поэтому бедняга Левин свой пятилетний срок трубил уже десятый год, поскольку отбытие наказания не засчитывается за службу в Легионе.

В данный момент Левин пребывал в ожидании этапа с севера, который доставил бы его в Игори, где заключенные и туземцы строили железную дорогу вдоль реки Конго. Аккурат неделю назад на гурмана напала «котлетная чума» или «кремовый мор» – называйте как хотите. Старик похитил из полковой кассы тысячу франков и налопался до потери сознания. Вернее, он еще не успел впасть в беспамятство, потому как на сей раз его застукали в разгар пиршества. Левин яростно отбивался, до последнего отстаивая индюшачью ногу, а блинчик отняли у него, насилу разжав пальцы.

Припаяли ему три года исправительных работ на строительстве железной дороги. Конечно, лишь после того, как его туда доставят вместе с другими арестантами. Однако Левина, похоже, это обстоятельство не волновало. Сонный, отсутствующий взгляд устремлен в пустоту, нижняя губа отвисла подобно обтрепавшейся занавеске, обнажив испорченные, покрытые коричневым налетом зубы. В женственно пухлой руке лениво зажата сигарета, крупный, с широким раструбом нос время от времени нервно подрагивает, как у собаки, отгоняющей назойливую муху.