Оскар Мединг - Медичи

Когда Лоренцо вернулся и прошел в свой кабинет для просмотра писем и бумаг, прежде чем идти к ужину в кругу родных и близких, ему доложили, что синьор Бернардо Бандини просит его принять.

При этом сообщении лицо Лоренцо стало строгим, даже суровым. Он поколебался минуту, но затем велел принять. С самоуверенностью светского человека вошел мужчина лет тридцати, стройный и гибкий, одетый в дорогой костюм. Лицо его было правильно и тонко, но носило следы страстей, глаза под сросшимися бровями смотрели пытливо, рот, со вздернутой верхней губой, часто складывался в холодную, презрительную усмешку. Он поклонился почтительно и низко, но с сознанием прирожденного равенства, и сказал:

– Я пришел в неприемные часы вашего сиятельства, потому что не хотел отнимать время, предназначенное для деловых занятий, и еще потому, что я не могу в двух словах изложить цель моего посещения.

Лоренцо ответил на поклон с несвойственной ему холодной надменностью и, указав на стул, сам сел к письменному столу.

– Смею предположить, что мое имя известно вашему сиятельству, так как мой род происходит из Флоренции. Мой отец был на службе у неаполитанского короля до своей смерти, после чего я, следуя традициям, приехал сюда, чтобы посвятить себя служению родине.

Лоренцо слушал, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Бандини остановился на минуту, видимо озадаченный, но затем быстро продолжил:

– Твердая и умелая рука вашего сиятельства управляет Флорентийской республикой, поэтому вы можете исполнить мое желание, так как и вам, и ей нужны люди, как я, умеющие все видеть и обо всем молчать. Буду говорить откровенно: я растратил небольшое наследство и должен искать себе дело и заработок. Я хотел бы служить вам, и вы от меня узнаете многое, что происходит втайне от вас. Враги готовят против вас козни, и вы должны быть предупреждены, пока еще беда не разразилась.

– Пусть боятся за свое положение те, кому надо защищать незаконную и шаткую власть. Моя же власть твердо основана на воле народа, на труде и силе и не нуждается в поддержке тайного шпионства, – гордо отвечал Лоренцо.

– Очень жаль… – возразил Бандини. – Так как я хотел предложить свои услуги взамен помощи, которую я вынужден просить у вас. Я знаю, что вы, по благородству своих убеждений, не оставите в нужде потомка знаменитого рода.

– Мой долг заставляет меня помогать, прежде всего, тем, кто имеет общественные заслуги, которые вам пока не удалось оказать республике, – холодно сказал Лоренцо. – Но я готов вам помочь, насколько смогу, когда вы изложите мне ваше положение и ваши желания. Кроме того, я попрошу высший совет синьории дать вам место для служения республике.

Бандини встал с мрачным видом, низко поклонился, проговорил несколько слов благодарности и поспешно удалился.

«Это авантюрист, – подумал Лоренцо, оставшись один. – Он так же предал бы меня, как хотел предать других. Я разрушил бы все труды моих предков, если бы поддавался подозрительности тиранов. Что разумно и необходимо для Сфорца в Милане и для Аррагонов в Неаполе, то не пристало Медичи. Я знаю, что у меня есть враги, но не во Флоренции. Здесь те, кто завидует мне и ненавидит меня, бессильны при любви и доверии народа, а опасные враги собираются за границей Флоренции. Дружеским заверениям графа Джироламо я не верю и позабочусь приготовить против него вооруженную силу. Но он опасен ненадолго, его положение ограничивается жизнью папы. Если мне удастся заручиться для республики капитаном Монтесекко, чего он, видимо, и сам желает, то мне не страшны будут укрепления Имолы. Ну, довольно этих забот, у меня есть уголок, куда они не проникают. Уж не за Джулиано ли мне надо шпионить и отравлять ему молодость, которая и без того пройдет? Пусть пока наслаждается жизнью, а если придется взяться за оружие, чтобы отстаивать независимость родины, тогда он будет на своем месте».

Лицо Лоренцо приняло веселое, приветливое выражение, и он поднялся в великолепные покои меццании, где собрались родные и друзья дома.

Бандини, выйдя на улицу, остановился и с ненавистью взглянул на ярко освещенные окна дворца.

– Он обошелся со мной, как с нищим, этот надменный выскочка, воображающий, что он выше старинного итальянского дворянства и равен князьям. Я мог бы помочь ему держать в руках его врагов, мне нужно золото, которое он горстями швыряет на свои планы, и нам обоим было бы выгодно. Он с презрением отнесся ко мне, как к червяку, ползающему у его ног, пусть же увидит, что этот червяк может превратиться в змею и свергнуть его с высоты. Он забыл благоразумие в ослеплении гордости, а я был умнее и не выдал ему подслушанную тайну. Теперь его судьба решена.