Александр Власов - Тайна девятки усачей

Молчаливый Сёма сопел и напористо шёл вперёд. Санька яростно бултыхал колотушкой, стараясь заглушить в себе беспокойное чувство. Удары звучали под мостом глухо, как в бочке. Вода не мутилась, потому что палки не доставали дна.

Подгнивший настил опасно провисал между тремя стальными рельсами, перекинутыми с берега на берег и служившими опорой для брёвен.

— Мостик ещё тот! — усмехнулся Санька. — Падать кому-нибудь придётся!.. И скоро! Как гружёная машина…

Он замолчал. Глаза у него остановились, прикованные к крайнему рельсу, поддерживавшему настил у выхода из-под моста.

Сёма потянул Саньку за руку:

— Идём! Чего стал?

Но Санька упёрся и молча продолжал смотреть вверх. Тогда и Сёма поднял голову. На нижней грани рельса виднелись шесть букв: «ДИМ — БОЛ».

Санька присвистнул.

— Видишь?.. Димка Большаков!

Сёма тоже посмотрел вверх и беззвучно приоткрыл рот. Теперь уже Санька схватил его за руку и потащил из-под настила. Сердце у Саньки так и прыгало в груди. Он готов был спорить с кем угодно, что буквы поставлены не случайно. «Тут что-то есть! — думал Санька. — Опять тайник!»

— Ура! — прокричал он, вылезая из-под моста. — Я открыл новый тайник Димы Большакова!

Мальчишки с удивлением уставились на него. Только Мишук был больше встревожен, чем изумлён. Санька по-своему истолковал выражение его лица. Ему подумалось, что звеньевой сомневается.

— Сёма! Подтверди! — произнёс Санька тоном циркового фокусника, обращающегося к ассистенту.

— Надпись видел, — Сёма кивнул головой. — А про тайник не знаю.

— Не знаешь? — возмутился Санька. — А зачем же «Дим — Бол» написано?.. Так просто, да?.. Делать было нечего, да?.. Залез Димка под мост и напильником дзык-дзык, да?

— Под мостом? — переспросил Мишук.

— Под мостом!.. На рельсине!

Побросав колотушки и сачки, все забрались под мост. С волнением смотрели мальчишки на надпись. Они собственными глазами видели буквы, выпиленные когда-то рукой Димы Большакова.

Буквы были глубокие, отчётливые.

— Неужели он напильником их прорезал? — задумчиво произнёс Гриша.

— Он же сильный был, как Сёма! — ответил Вовка.

— А ты откуда знаешь? — спросил Санька.

— От деда Евсея! — сказал Вовка.

Санька отметил про себя это важное обстоятельство и предложил послать кого-нибудь за лопатами. Ему казалось, что надо вскопать крутые склоны берега под самым настилом. Тайник, по его мнению, должен быть где-нибудь там.

— Малыши, сбегаете за инструментом? — спросил Санька и посмотрел на команду Гени Сокова.

— А норма? — напомнил Мишук.

— Какая ещё норма? — удивился Санька.

— Рабочая… Про траншею забыл?

Санька плюнул в воду и вылез из-под настила.

Его недовольство передалось всему звену. Траншею рыли вяло, без подъёма. С грехом пополам справились с дневным заданием.

На следующее утро Санька проснулся от страшной зубной боли. Вчерашняя рыбная ловля не прошла даром. Он не привык подолгу бродить по воде и простыл. Зуб не просто ныл или болел, — это была пытка!

Не видя перекладин лестницы, зажмурив от боли глаза, Санька спустился с чердака и, мыча, как глухонемой, ворвался в дом.

Мать накрывала на стол.

— Зуб? — догадалась она, взглянув на сына, который обеими руками придерживал щёку и мотал головой.

— Есть тут… больница? — выдавил из себя Санька и тоненько застонал.

— Купался вчера? — спросил отец и, не дождавшись ответа, добавил: — В городе надо было привести рот в порядок. Здесь больниц нет!

— О-о-о! — простонал Санька, плюхнулся на стул и свесил голову к коленям.

— Ложись на кровать — пригрейся! — посоветовала мать. — Я сейчас грелку тебе налью, а в обед принесу шалфея… Пополощешь — оно и пройдёт к вечеру.

— К вечеру? — взвизгнул Санька, и вдруг его прорвало: — Почему нет больницы?.. Что это — не Советский Союз? Заболел — значит, умирай?

— Ничего! Я думаю — ещё поживёшь! — возразил отец.

Санька взвыл.

— И чего ребёнка дразнишь! — недовольно заметила мать. — Ложись, сынок!

Санька свалился на кровать и прикрыл голову подушкой. Во рту у него творилось что-то невероятное. Тупая раскалённая игла сверлила челюсть и выворачивала её на сторону. Голова, казалось, распухла. Он даже не почувствовал, когда мать подсунула под щёку горячую грелку, и не услышал, как ушли родители…