Елена Ленковская - Мангупский мальчик

Но этот странный холод у горла, и всё словно сместилось, немного, слегка, и немеет затылок… Такой лёгкий и будто уже знакомый мо́рок. Где-то она уже встречала подобное. Нет, не сегодня. И не здесь.

Она нахмурилась, как всегда, когда пыталась что-то сообразить или о чём-то вспомнить. Ах, ну конечно, так двигался юноша, увиденный ею сквозь бабушкино обручальное колечко: взяла без спроса из тяжёлой шкатулки, пахнущей старой пудрой и духами «Красная Москва», – побаловаться гаданиями в святочную неделю.

В щели между портьерами полустёртой монетой застрял серебряный месяц. Точь-в-точь бабушкин старинный рубль с зазубриной на кромке, который, сколько Нина себя помнит, всегда лежал на дне кувшина с питьевой водой.

Дело к полуночи. Лунный свет проникает сквозь зачерченное инеем стекло в комнату под самой крышей массивной сталинской пятиэтажки. Тишина – нынче дома никого, – и страшно, и страсть как любопытно. Нина гадает. Неровное пламя свечи дрожит, трепещет. Пляшут на стенах и портьере тени…

Стакан с гладким дном наполнен водой, на дно она осторожно опускает начищенное до блеска кольцо. Ждёт, когда успокоится всколыхнувшаяся водная гладь, ощущая тревожный сквознячок где-то под ложечкой. Боязно отчего-то. Может, не надо, ну его… А с другой стороны, почему бы и нет, всегда девушки на Святки гадали.

«Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать…» – произносит почти шёпотом, прижимает к щекам холодные от волнения пальцы, не дыша всматривается в середину кольца.

Недвижная поверхность воды туманится, подёргивается зыбью. Нина подаётся вперёд. Кто это? Кто? Нина его не знает. Вполоборота, улыбчивый, весёлый, темноглазый… Ждала, увидит нечто похожее на фотоснимок. Но нет же! Двигается, встряхивает головой, вскидывает подбородок, посматривает в её сторону, кивает одобрительно, а сам будто обсуждает что-то – не её ли? – с кем-то, ей невидимым. Посмеиваясь, отвечает этому кому-то через плечо и вновь с польщённой улыбкой смотрит прямо перед собой.

Нина наклоняется над кольцом всё ниже, ниже… Грудью задевает край стола, и от этого лёгкого толчка картинка подёргивается рябью.

«Чур меня!» – опомнившись, выдыхает она. Долго сидит, закрыв лицо руками, чувствуя, как непроизвольно вздрагивают плечи.

Что за кино ей показали?.. Присутствовала в увиденном какая-то почти неуловимая шаткость, неверность, смещение. Картинка была вполне отчётливой, однако слегка подрагивала, мерцала, как кадры старой кинохроники, только гораздо менее заметно, едва-едва…

Вот и мальчишеский силуэт, явившийся ей у Цитадели, подрагивал и мерцал. Брёл себе по колено в траве с самодельной дудочкой в руке обычный вроде мальчик. Но было в невесомой фигуре, в подрагивающей походке что-то странное, завораживающее. Она уже потом, много позже, сформулировала что: едва заметный намёк на левитацию.

Неподпоясанная белая рубашка колыхалась, будто от ветра. Длинная, то ли совсем без рукавов, то ли с короткими – не запомнилось толком. Пожалуй, наподобие хитона [20] Хито́н – нижняя одежда у древних греков, похожая на рубашку. Поверх неё накидывали плащ – гиматий. .

Зашуршала позади трава, послышалось сухое покашливание. Дудочка, словно испугавшись, смолкла.

Нина обернулась.

Вроде кто-то из археологов иже с ними. Дочерна загорелый, невысокий дядька лет сорока. Мускулистый, босой, в одних шортах и плетёном хайратнике [21] Хайра́тник – тонкая повязка или ободок на голову. . Она уже видела его сегодня в лагере: сидел там под кустом можжевельника в «позе лотоса» и медитировал.

Поздоровался, подошёл ближе.

«Вы тоже видите?» – чуть было не спросила она.

Впрочем, видение уже исчезло…

– Вам в лагерь? Вы ведь из наших, из практиканток, новенькая? Пойдёмте, я вас провожу!

Представился Геннадием. По пути сообщил, что долго работал «на севера́х» (на что Нина понимающе кивнула: родители её до недавних пор тоже жили за Полярным кругом). Теперь Геннадий живёт где-то в Подмосковье и второй год на лето увольняется с работы, чтобы три-четыре месяца волонтёрить в мангупской экспедиции, именно потому, что это Мангуп, детка! Место тут особое, место Силы. Здесь, как нигде, открываются чакры, проявляются экстрасенсорные способности. Потом что-то про ауру и её очищение говорил…

Нина брела, обеими руками прижимая к груди охапку лимонника, вежливо кивала, но слушала рассеянно. Горели щёки, сильно хотелось пить. А говорить и вовсе не хотелось.