Елена Арсеньева - Дерево душ

– Дзё комо, батюшка ты мой! – перебил его домовой голосом, похожим на всполошенный птичий крик. – Идет! Уже близко!

– Бежим! – испуганно закричал дзё комо. – Скорей-скорей!

Старички опрометью кинулись к избушке, однако, к изумлению Никиты, сделав каких-то два шага, бестолково затоптались на месте.

Видно было, что они напрягают все силы, чтобы убежать, но не могут. Лужайка под их ногами была словно намагничена!

– Вот вы где! – раздался громовой голос. – Вот вы где, гнилые рыбьи потроха!

Старички аж к земле приклонились от этого крика, а Никита резко обернулся… видно, слишком резко, потому что аж вокруг своей оси повернулся. И еще раз, и еще! Как начал крутиться – так никак не остановится.

Все летело вокруг бесконечным хороводом: лес, избушка, заброшенная деревня, река, снова лес, избушка – и снова, снова то же самое… Аж в голове помутилось и тошнота подкатила к горлу!

Внезапно Никита остановился, зашатался, потом его повело в сторону – и он повалился на холодную пожухлую траву, хватая ртом воздух и с трудом пытаясь отдышаться.

Ну да, в космонавты его точно никогда не возьмут. С таким вестибулярным аппаратом Никита даже на карусели не катался – тошнило на первом же круге. А тут будто в центрифугу его сунули!

Повернулся вниз лицом, зажмурился, мучительно сглатывая и сдерживая подступающую рвоту. Ничего, вроде полегче стало. Но еще не скоро Никита смог поднять отяжелевшую голову и осмотреться.

Бедные старички-домовые все еще продолжали свой бег на месте! Видно было, что они совсем выбились из сил. Дышали с трудом, то и дело вытирали лбы.

– Ну что? – громко захохотал кто-то. – Ой, как худо? Уморились, помет дохлой птицы, вонючая лягушачья икра? Больше не посмеете меня ослушаться?

Бедные старички замотали головами, что-то жалобно лепеча.

До Никиты донеслось:

– Ой-ой-ой! Хозяин горы, Владыка тайги, помилуй нас!

Потом послышались всхлипывания. Домовые – что русский, что нанайский – молили о пощаде. Но кого?

Сколько Никита ни оглядывался, он никого не видел.

– Что, пиктэ? Не понимаешь ничего? – спросил презрительный голос.

И только тут до Никиты дошло, что этот неведомый и невидимый, которого домовые называют хозяином горы и тайги, говорит по-нанайски! И Никита все понимает!

Мама иногда учила его своему родному языку. Однако за тот год, когда ее не было рядом, Никита почти все забыл. А сейчас понимал каждое слово! Например, он сразу вспомнил, что «пиктэ» означает «малыш, деточка».

Это он – пиктэ!

Довольно-таки оскорбительное обращение к человеку тринадцати лет от роду. Все равно что назвать его глупым младенцем!

Следовало, конечно, ответить чем-то подобным, однако Никита не успел: за спиной что-то вдруг засвистело, словно вихрь пронесся… но это оказался никакой не вихрь, а огромный черный медведь с необычайно ехидной и хитрой, словно у лисы, мордой.

Из-за этого он выглядел как-то особенно жутко и противно!

Вдобавок у него было три горба…

Никита онемел от ужаса и только и мог что пялить глаза на этого зверюгу, который увесисто и тяжело протопал на задних лапах к крыльцу и схватил за шкирку обоих домовых: и русского, и нанайского.

При этом они вдруг непонятным образом уменьшились в размерах. Вот только что были старички как старички, только очень уж странненькие, а теперь – ну будто какие-то куклы!

Потом медведь размахнулся – и швырнул домовых в сторону, да еще и прокричал при этом:

– Бокта-бокта, бонгари-бонгари! Кубарем, вдребезги!

Бедняги исчезли – только жалобный крик донесся откуда-то издалека. А потом медведь воздел лапы, провел ими по своей морде, по туловищу, да с такой силой, словно хотел свою черную шкуру с себя содрать!

Никита аж передернулся от отвращения! Но тут шкура и в самом деле с медведя сползла, а под ней… а под ней оказался тот косматый и желтолицый, морщинистый и огромный старик, которого Никита совсем недавно видел перед своей дверью!

Впрочем, при ближайшем рассмотрении он оказался не таким уж стариком. В черных волосах ни сединки, лицо сморщила злобная гримаса, а не годы. Однако на нем по-прежнему был бесформенный черный балахон, а на шее болтались погремушки из древесных корешков и просверленных камешков. Взгляд этих черных глаз был, как и раньше, жгучим и свирепым, но, странное дело, прежнего ужаса перед ним Никита уже не испытывал.

Может, уже попривык к этому кошмарику? Говорят, что человек ко всему привыкает.

Нет, что-то изменилось в самом незнакомце… а что, Никита пока не понимал. Вроде бы он такой же, как в первый раз… и все-таки немного другой. И дело было вовсе не в том, что теперь через его плечо висел на веревке большой бубен из темной кожи, расписанный непонятными узорами и украшенный маленькими звериными хвостиками и какими-то побрякушками! Что-то, наоборот, как бы исчезло…