Лев Давыдычев - Лёлишна из третьего подъезда

Видите, как много врагов?

А он один!

А его руки, которые гражданин милиционер дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными – ничего они не умели делать.

Только резались – словно нарочно лезли прямо под острие ножа.

И странно было Владику всем этим заниматься. Ещё вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал).

И вдруг…

Суп. Передник… И все руки в крови.

– Ой! – вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. – Эх ты, неумейка!

– Только не ругаться, – предупредил Владик, – надоело. Лучше похвали.

– Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть?

Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые тёмно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи.

– Ничего я не понимаю, – вдруг сказал Владик, – жил я, жил, не тужил, и вот тебе…

– В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо.

– Почему?

– Сам должен понять, почему.

– Включаю мозговую систему на полную мощность, – сказал Владик. – Думаю. Но – не понимаю.

– Ещё подумай.

Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал:

– Плохо моя мозговая система действует.

– А ты не торопись, – посоветовала Лёлишна.

Через несколько минут Владик обрадованно крикнул:

– Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье?

Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а?

– Не знаю. На вопрос ты не ответил.

– Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело всё это. – Владик вздохнул. – И ничего уж не поделаешь. – Он опять вздохнул, ещё громче. – Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность.

Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась.

– Тебе хорошо, – завистливым тоном проговорил Владик, – ты девчонка. Ты всё умеешь. Ты тужить умеешь.

Горшков шёл торжественно.

Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живёт Владик, близко к сердцу примет его судьбу.

И поможет.

И тогда ему, Горшкову, станет легко и радостно.

– Я ведь Владика ровно родного сына жалею, – сказал Горшков, – просто подумать боюсь, что опять парень со шпаной свяжется.

Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головешки.

Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно.

– Ничего не случилось, – успокоил её Горшков. – Вот привёл к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймётся.

– Спасибо вам, – растроганно сказала Ксения Андреевна, – только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли.

– Всё идёт правильно, – удовлетворённо произнёс Горшков. – Так и должно быть. Давно я об этом мечтал.

Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом спросил:

– А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна?

– Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про льва и про фокусы.

– Работать буду, телевизор купим, – сказал Владик. – Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами.

– Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, – сказал Григорий Васильевич, – а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите.

– Ходить-то ведь я не могу.

– Организуем, – загадочно произнёс Григорий Васильевич. – Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.

И, церемонно откланявшись, он ушёл.

И слышно было, как, закрыв дверь, засвистел весёлую песенку.

– Магомет, – задумчиво проговорил Горшков, – гора. Магомет не идёт, гора идёт. Ничего не понимаю.

– Это пословица такая, – сказала Ксения Андреевна, – я по радио слышала. Значит: если кто-то к кому-то не идёт, так тот сам прийти должен.

– Понятно. Только – почему бы прямо не сказать? Всё у них, у артистов, с выкрутасами. Будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы.

А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете.

А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернёшься?