Светлана Лаврова - Рубин для мастодонта

Чуть поодаль (подальше от рыбьей чешуи) в таком же неудобном кресле сидела старшая дочь София и вязала практичный коричневый носок. Мать пыталась соблазнить её модной технологией, но София не любила рыбу во всех ее проявлениях.

У камина, в мягком кресле с кучей вышитых шёлком подушечек и с вышитой бисером скамеечкой для ног уютно располагалась тётушка Маргарет. Камин по жаркому времени не топился и был украшен, как тогда считалось модно – по решетке вилась гирлянда из плюща, шиповника и резеды, которую ежедневно меняла горничная, а само отверстие было прикрыто пышной занавесью из кисеи*, уходящей в дымоход и закрепленной сверху. Получилось похоже, что толстую даму в кисейном кринолине некий трубочист попытался утащить через трубу на крышу, а она застряла, и только задняя часть в юбке с оборками торчала из дымохода. Тётушка Маргарет не отрываясь глядела на камин, ожидая, когда трубочист наконец утащит даму или когда она вылезет обратно, и тогда тётушка её наконец рассмотрит и выяснит, кто она такая. Для семьи это было удобно – тётушка Маргарет смирно сидела, караулила даму и не нарушала чинное течение вечера. Миссис Хаммонд расположилась на стуле позади тётушки, вязала шарф и следила, чтобы всё шло, как положено.

Иногда тётушка Маргарет с некоторым недоумением переводила взгляд с кисеи на каминную полку. Там было на что посмотреть: каминную полку из мрамора покрывала парчовая занавеска с золотой бахромой, на ней лежали две вышитых салфеточки: одна с рыбкой, плавающей среди незабудок, другая с орхидеями, обвивающими непонятный квадратный предмет, напоминающий укороченный гроб. На одной салфеточке стояли часы с пастушком и пастушкой, пастушка пасла страусов, причем всё стадо умещалось под нижней оборкой ее кринолина. А пастушок играл на непонятном музыкальном инструменте, напоминающем двустволку мистера Суонелла. Часы накрывал стеклянный колпак – от пыли. На второй салфеточке стояли восковые цветы* отличной работы, тоже под стеклянным колпаком. Чуть кзади приютилось чучело* заморской синей птицы. Раскрытый клюв придавал птице голодный вид, хотя предполагалось, что это она сладкозвучно поёт. Раньше на ней тоже был стеклянный колпак, но Мегги его разбила. Птица была уже немолода и потрёпана жизнью, и её от взоров гостей прикрывала заграничная фарфоровая статуэтка дамы в оборках, про которую тётушка Маргарет говорила, что это её портрет в молодости. Еще на каминной доске помещались тарелочка с нарисованными руинами, на ней резная шкатулочка из кости динотерия, на ней – овальная фарфоровая коробочка непонятного назначения, на ней – бисерный шнурок с хрустальным шариком на конце. На краю валялись пара писем и стояли два канделябра, разукрашенных эмалевыми вставками с ирисами*, а за канделябрами, задрапированное по краю, крепилось зеркало, чтобы зажженные свечи в нем красиво отражались. Уфф! С камином покончено, пошли дальше.

Левее камина висел отполированный череп платибеладона*, собственноручно добытого хозяином дома. Вообще-то считалось не принято вешать охотничью добычу в гостиную, ей место в кабинете хозяина или в столовой, а гостиная – территория дам. Но деревенский мастер на все руки Джок Симонс так разукрасил этот череп вырезанными по кости орхидеями и розами, что он уже совершенно не походил на череп, а выглядел редкостным ажурным украшением. Особенно удались мастеру длинные челюсти и бивни зверя – все кружевные, увитые вырезанным плющом, а по краю – листьями аканта и ягодками земляники. Для пущей красотищи в правую глазницу черепа протянули розовый атласный бант с золоченой бахромой и висюльками, и череп засиял прямо-таки королевским великолепием.

Еще левее и ниже черепа, оставляя на виду узкую полоску обоев, разрисованных позолоченными букетами, перевязанными алыми лентами, висел портрет генерала Гордона*, героя Сарматской войны*. Генерал неодобрительно косился на платибеладона, но активно не возражал. Художник не пожалел красок, и ярко-синие глаза генерала, ярко-малиновые губы, ярко-розовые щёки и жизнерадостные жёлтые и фиолетовые блики на ушах придавали генералу очень позитивный вид, не говоря уж о сверкании орденов, переливавшихся на золотом шитье мундира не хуже рыбьей чешуи на Аврааме. Чуть ниже генерала висел вышитый бисером натюрморт: яблоко, чайник и букварь* (хотя все знают, что читать за едой вредно).

На ковре под генералом и у стены напротив стояли резные низкие столики, на них – пара ларцов Уорда*, стеклянных ящиков для выращивания капризных экзотических растений и не менее капризных отечественных папоротников. Миссис Беннинг увлекалась папоротниками, как и многие знатные дамы того времени. Нет, она была слишком томной и усталой, чтобы самой ходить по лесам и болотам, собирая интересные экземпляры. Садовник выкапывал для неё перистые листья, она высаживала их в ларцы Уорда, добавляя кусочки резной мастодонтовой кости, бисерные арки и ракушки. Получились интересные композиции, восхищавшие гостей. Это было модно не первый сезон, и даже сама герцогиня Ретленд не огорчалась, когда под её холёные ноготочки забивалась грязная земля после пересадки папоротников.