Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

Волей-неволей пришлось стать перед товарищами. Увидев, как исполосованы его лоб и щеки, мальчишки и девчонки сразу притихли. Вожатая же отчитывать не торопилась. Окинула беглеца внимательным взглядом, тряхнула косой и только потом строго спросила:

— Значит, на дисциплину тебе наплевать? Да?

Петька, насупившись, угрюмо молчал. Что можно было ответить на такой вопрос?

Вера подождали, прошлась вдоль строя.

— Что же молчишь? Моего авторитета для тебя, значит, недостаточно? Хорошо. Если не хочешь говорить с вожатой, я умываю руки. Будешь объясняться с другими.

На первых порах такой оборот дела обрадовал. Каждому ведь известно: если человека не наказали под горячую руку, можно надеяться, что скандал потихоньку замнется. Но вспыхнувшая было надежда оказалась напрасной. Пока механик налаживал киноаппарат да возился с лентами, Алешка Морозов рассказал, что в школу прибегала какая-то возмущенная тетка. О чем она говорила с вожатой, пионеры не знали, но Вера очень расстроилась и даже всплакнула. Потом она расспрашивала мальчишек о Луковкине и, конечно, догадалась, что он вылез в окно.

Да! Никакого выхода, кажется, не было. Если вожатая не сочла нужным дать взбучку немедленно, значит, она придумала какую-то каверзу и приберегает ее, чтобы нанести удар покрепче. Сразу припомнилось предупреждение: «Будешь объясняться с другими»… Уж не тут ли зарыта собака? С кем это можно говорить с другим? Неужели повезут в район? А что, если возьмут и вызовут в лагерь отца?

Измученный неизвестностью и догадками, Петька даже не смотрел на экран. Ждал только окончания сеанса. Но ничего нового не случилось и после кино. Вера не обращала на драчуна никакого внимания ни во время полдника, ни позже. Лишь перед самым ужином вышла на крылечко и распорядилась:

— Ребята, мойте руки и отправляйтесь в столовую с Сережей. А ты, Луковкин, подожди. Пойдешь со мной.

«Начинается, — с тоской и в то же время с каким-то облегчением подумал Петька. — Хоть бы уже скорее…»

Вера зачем-то вернулась в школу, поговорила с дежурной девчонкой и лишь после этого направилась… к дому Митьки.

Сердце Петьки, едва он понял, куда ведет дорожка, упало. Совсем не страшно получить головомойку от вожатой. Не такое важное дело вытерпеть насмешки ребят и девчонок. Но перенести унижение на глазах у врага и к его удовольствию — это уж слишком! «А что, если не ходить?» Но тут же трусливую мыслишку сменила другая: «Нет уж! Умел заварить кашу — умей и расхлебывать…»

На чисто выскобленном крылечке Митькиного дома сидел человек. Не очень крупная фигура, слегка подернутые худые плечи и выгоревшая на солнце кепочка его показались знакомыми. Подойдя ближе и присмотревшись, Петьки к немалому удивленно узнал в дядьке Якова Марковича. С утра и до позднего вечера он как заведенный то хлопотал по хозяйству, то мчался на машине в район или в Мартьяновку, то распоряжался в бондарке. А следом за ним, будто на привязи, тянулись со всякими вопросами и наказами совхозные рабочие.

— Яков Маркович, подпиши наряд.

— Яков Маркович, откуда брать доски?

— Когда будешь у директора, не забудь про дымари да сетку!

Петька не раз видел все это, но то, что Яков Маркович может быть управляющим да еще Митькиным отцом, в голову не приходило.

Сейчас Яков Маркович, поставив на тапки босые ноги (они, наверно, здорово ныли от дневной беготни), неторопливо вертел в руках спичечный коробок и разговаривал с младшим сынишкой. Заметив, что в калитку вошли Вера и Петька, он оставил свое занятие и повернулся к двери в дом.

— Митька! Слышь? Ну-ка, топай на расправу.

Мальчишка вышел из комнаты и, набычившись, задержался у порога.

— Ну нет, приятель. Ты в спину-то мне не сопи. Иди вперед.

Драчуны стали локоть к локтю и, стараясь не глядеть друг на друга, уставились и землю. Яков Маркович прощупал их строгим взглядом, неласково усмехнулся.

— Та-а-ак… Один с латаным рылом, другой — как зебра полосатая. Хороши… А теперь докладывайте.

Митька, захлебываясь, начал было жаловаться. Но отец, подняв ладонь, перебил его.

— Стоп, машина! Тебя уже слыхали. Посмотрим, что скажут другие.

Хочешь не хочешь, пришлось исповедоваться Петьке. То и дело переводя дыхание и сбиваясь, он начал рассказывать, как ловили рыбу, как Митька командовал, как купались и таскали раков. Яков Маркович, облокотившись на колени и сцепив пальцы рук, внимательно слушал, изредка покачивал головой.

Незаметно и как-то потихоньку вокруг собрались любопытные. К сбитым из жердей воротам и калитке отовсюду набежали деревенские ребятишки. Чумазые и вихрастые, в пестрой летней одежде, а то и просто голопузые и босоногие, они лезли друг другу на плечи, толкались и обязательно хотели занять место поудобнее. Из дому вышла старшая дочь Якова Марковича, десятиклассница Варя. Мимо Петьки от летней кухни в сени и обратно то и дело шныгала с мешочками и банками — она готовила ужин — вторая сестра Митьки Любка. Весь этот народ сначала просто прислушивался к тому, что говорится на крыльце, да шушукался, а позже начал вмешиваться и в разговор.