Софья Прокофьева - Приключения желтого чемоданчика (сборник)

Цеблион повернул Татти и грубо толкнул к окну.

Татти увидела дом своих братьев. Он был освещен снизу доверху. Она увидела старшего брата, его широкие плечи. Рядом с ним – младшего, высокого, тонкого, с волосами, падающими на лоб. Вот они наклонились над ткацким станком, что-то перекручивая, перевивая.

– Видишь! Видишь! Видишь! – с торжеством завизжал Цеблион.

Татти страшно побледнела. Она стала белее ландышей. Весь зал поплыл у нее перед глазами.

– Если это так, – тихо сказала Татти, – если это правда, то мне больше не нравится жить…

Татти опустилась на пол и закрыла лицо руками. Венок съехал ей на одно ухо. Она поджала под себя маленькую босую ногу. Теперь она была похожа на холмик, сплошь заросший серебристыми ландышами.

– Возьмите эту девчонку и этого мальчишку и бросьте их в тюрьму!!! – приказал министр Войны.

Невидимый стражник подхватил Татти, и она, как по воздуху, поплыла из зала, безжизненно уронив руки и опустив кудрявую голову.

И никто не заметил, что Цеблионок, опустившись на колени, ползает по полу.

– Нашел!.. – тихонько захихикал Цеблионок. – Теперь ты мой. Никому не отдам…

Утро было ясное и безветренное. Небо – чисто умытое и нежно-голубое.

И все-таки Цеблион то и дело выбегал на балкон посмотреть, не поднялся ли ветер.

– Нет, Ваша Исключительная Прозрачность, – докладывал он, – ветра нет! Ни оттуда, ни отсюда. Просто на редкость приятный и подходящий день для казни!

Цеблион был бледный и мрачный. Нос вяло повис. Глаза обведены красными кругами.

– Скажите, вы не видели моего сына? – спрашивал он поминутно у всех слуг и придворных. – Только подумайте, он не пришел ночевать домой. И ведь отлично знал, что его папочка будет волноваться и не спать до утра!

– Расспроси бродячих собак да ворон на куче мусора, – с насмешкой посоветовал ему кто-то из невидимок.

– Проклятье… – прошипел Цеблион.

В этот день все придворные, все до единого собрались во дворце. Еще бы! Такое случается не часто. Ведь в этот день, едва часы на городской башне пробьют двенадцать, должны были казнить Татти, Щетку, Великого Садовника и невидимого Трубача.

На этот раз сам король решил присутствовать при казни. Конечно, вместе с королевой, принцессой, со всеми придворными.

Это было большое событие. Ведь невидимки редко выходили из дворца. А если и выходили, то лишь для того, чтобы, придерживая обеими руками колпак, добежать до кареты и сесть в нее.

В честь такого события весь дворец был украшен флагами. А с перил свешивались ковры, похожие на высунутые языки.

Посреди площади стояли четыре виселицы. И люди, которые пришли на площадь, вздрагивали, когда видели эти виселицы.

У мужчин лица были мрачные и решительные. А у женщин – испуганные и печальные.

– Надо казнить преступников как-то побыстрее. – Цеблион извивался, крутился возле короля. – Как-то скоренько, уютненько, по-домашнему незаметненько… Не нравятся мне что-то сегодня лица этих мужланов. И главное – их глаза, глаза… Случайно вы не видели моего сына?

– Ишь испугался этих уродов!!! – рассмеялся министр Войны. – Да они побоятся и подойти к виселицам!!! Двадцать пять пушек выстрелят в них разом, пусть только посмеют приблизиться!!!

– Ах вы, проклятые, что у вас, детей нет, что ли?

– всхлипывала тетушка Пивная Кружка, стоявшая в толпе. – А эти ваши невидимки, что в них хорошего, кроме красоты-то? Казнить такую девочку! Такую славную и работящую! А они еще радуются, смеются…

Действительно, над площадью пронесся веселый смех, зазвучали нетерпеливые, возбужденные голоca. Высокие двери дворца торжественно распахнулись.

Оркестр заиграл любимую песенку короля, а все придворные громко подхватили:

Но в это время раздались совсем другие звуки. Совсем не похожие на веселый смех и музыку.

Это зазвенели цепи, и уныло заскрипели двери тюрьмы.

– Ох! – разом выдохнула вся площадь.

Из дверей тюрьмы вышли Татти, Щетка, Великий Садовник и невидимый Трубач.

Первой шла Татти. Ее лицо было зеленоватым от бледности. Руки вяло опущены. Губы белые. От ресниц на щеках лежали длинные неподвижные тени. Она совсем не была похожа на живую девочку.

За ней шел Великий Садовник, обнимая за плечи Щетку. Его старая рука казалась голубой на черном плече. Позади вздыхал и что-то бормотал о похоронном марше невидимый Трубач.