Олег Коряков: Остров без тайн

— А почему вы спросили только у Данко, а у нас не спрашиваете? — Петя вскочил, покрасневший и злой. — Данко говорит так, а мы — против. Всё звено против. Почему нас не спрашиваете?

Витя Борцов растерянно оглянулся на Бориса, на Асю Васильевну, потом поправил очки и буркнул:

— Тебе слова не давали, сядь!

— А что «сядь», если мы против?

— Ты, Петя, за всех не высказывайся, — сказал Юра. — За всех высказываться имеет право только Данко.

— Почему это только Данко? — подал голос Сеня Волошин. — Петя, что ли, неправильно говорит? Правильно!

Встал Борис.

— Расшумелись? Зря шумите. Вы на сборе звена обсуждали — решили своё. Теперь пришли на совет отряда — будет решать совет отряда. Вы думали о звене — мы думаем о всём лагере. Понятно?.. Голосуй, Виктор.

Совет проголосовал единогласно — за остров Скалистый, и в комнате опять поднялся шум. Но на этот раз он был в общем дружный, одобрительный. Правда, Маша потребовала, чтобы в разведку взяли и девочек, но Витя ответил, что пусть они обсуждают это на совете своего отряда или ещё где-нибудь, а совет первого отряда решил — и точка.

Впрочем, если уж говорить начистоту, получилась не «точка» — получилось «многоточие». Потому что разговор, происшедший на совете отряда, вовсе не кончился торжественным заявлением Вити, а продолжался на сборе звена.

Не то, чтобы это был настоящий, официальный сбор, но, во всяком случае, собралось всё звено. Собралось оно на берегу озера, у своего любимого камня-валуна, где склонялись к воде две древние сестры-берёзы. Солнце медленно, словно нехотя, уходило за скалу, громоздившуюся над мысом Медвежьим, и не жаркие косые лучи его скользили по озеру, оставляя длинные розовые мазки, чуть колеблющиеся на ленивых плоских волнах. В камнях утёса над Медвежьим запали глубокие чёрные тени, и мыс и вода близ него сделались тёмными, густо-синими.

Звено молчало. Петя растянулся на валуне и смотрел на редкие облака, которые скользили в высоком небе, непрестанно меняя форму и цвет. Ему чудилось, будто это летят в чужие, далёкие края какие-то нездешние птицы, лёгкие, красивые и печальные. Юра не то чертил, не то рисовал что-то в записной книжке. Забравшись на одну из берёз, Саша высматривал в воде рыбу, а когда это ему надоело, стал обламывать с дерева сухие сучочки и бросать ими в Ваню, пытаясь вывести его из задумчивости. Сеня Волошин снял тапочку и сопел, поправляя сбившуюся стельку; она всё коробилась и никак не хотела лечь ровно. А Данко прислонился спиной к валуну, спустил ноги в воду, медлительно и глухо ударявшую о берег, и смотрел, всё смотрел на горы, маячившие за розовым простором озера.

Так они сидели и лежали, и нельзя было сказать, что ребята заняты каким-нибудь делом, и трудно было сказать, что они бездельничают. Маша Сизова сказала бы, что ребята «переживают». Сколько времени тянулось это молчаливое «переживание», трудно определить, только в конце концов оно перестало быть молчаливым.

Ваня вдруг заорал на Сашу:

— Да перестанешь ты или нет!

Петя вздрогнул, сел, огляделся. Неужели это кричит его тихий, спокойный друг Ваня? Саша неожиданно сконфузился, сказал: «Так я же шутя. Ну, извини», и сразу же стал спускаться с берёзы. Сеня отложил тапочку в сторону, критически оглядел её, потом взял и надел.

— Сойдёт и так, — сказал он. — По этому острову и босиком ходить можно.

Юра буркнул:

— Кто бы другой говорил…

— А почему другой? — обиделся Сеня. — Что, уж я такой непонимающий? Ясно, что на Медвежьем интереснее. Просто Данко струсил сказать что-нибудь против Аси Васильевны.

— Данко струсил? — Юра побледнел, сунул в карман записную книжку и встал. — А ну, иди отсюда!

— Хочешь, что ли, так иди сам.

— Я — иди? Это же ты сказал такую ересь!

Данко поднялся, подошёл к Юре. Сеня съёжился.

Но вожак молча взял Юру за плечи и отвёл в сторону.

— Ну его… Посидим, — сказал он.

Сеня выпрямился, лихо сплюнул и пробурчал:

— Тоже мне, Данкин подпевало…

Ему никто не ответил. Сеня потоптался на месте, вновь снял тапочку и принялся сопеть над ней.

А Данко и Юра уселись у валуна, склонились к воде и сидели, ничего не говоря. Эти ребята понимали друг друга и без слов. Они давно дружили, хотя во многом были очень разные.

Данко бурно разбрасывал свою энергию направо и налево. Он был одним из лучших конькобежцев и пловцов, играл в драматическом кружке, верховодил во всех шумных ребячьих играх, много читал и занимался радио. Энергия Юры, собранная в один луч, была направлена к главной его цели — он хотел стать строителем межпланетного ракетного двигателя. Занимался Юра лишь в технических кружках, из игр признавал шахматы, а спортом стал заниматься только под давлением товарищей, и то потому, что счёл это необходимым для будущего. Данко в любую компанию входил как свой, и сразу у него находились темы для разговоров и какие-то общие интересы, а Юра был стеснителен и долго не мог сжиться с незнакомыми людьми.