Йохен Тиль - Мементо Монструм. Истории для любимых внучат

– И вы будете танцевать, – решительно сказал я. – И именно такая, как есть, с вашей прелестной шерстью.

– Не будет, – сказал Сергей. – Это мой театр. Здесь по-прежнему я решаю, кому танцевать на этой сцене, а кому – нет. И будь она действительно лучшей примой-балериной в мире, в наши дни этого недостаточно. Чтобы стать звездой, нужно большее. Больше красоты, больше харизмы, больше очарования. И в любом случае меньше шерсти. Я мог бы сделать из неё звезду. Или пусть уходит. В таком виде она у меня ни за что выступать не будет.

Йети разразилась громкими рыданиями, а я в ярости подступил к Сергею. Я остановился так близко от него, что мы почти соприкасались носами.

– Она будет здесь выступать, – прошипел я ему. – И именно сегодня, как заявлено. А если ты не позволишь ей станцевать, то я кое-что из тебя сделаю, что тебе наверняка не понравится, – я сверкнул клыками. – Ты меня понимаешь? – выразительно спросил я.

Судорожно сглотнув, он молча кивнул.

– Вижу, мы друг друга поняли. А теперь исчезни и своих бесстыжих махателей ножницами забери!

– Да, проваливай, болван! – ругается Глобиночка.

– Тебе следовало его укусить, – ворчит Резус.

– Какой мерзавец! – бурчит Вируся. – Бедная Йети. Надеюсь, она всё-таки станцевала.

– Да, станцевала, – говорю я. – Однако потребовалась куча времени, пока мне удалось её уговорить.

И вот время пришло. Зал был прилично заполнен, только на верхних ярусах виднелось немного свободных мест. Надевая сшитую специально для этого случая пачку, Йети опять дрожала всем телом от волнения. Она выглядела как затмевающий всё своим светом ангел.

– Я не могу туда выйти, – сказала она. – Мне плохо.

– Это нормально, – ответил я. – Всего лишь волнение перед выходом на сцену.

– А нельзя выключить свет? – спросила Йети. – Если бы меня никто не видел, меня бы точно не лихорадило.

Я не смог удержаться от смеха. Йети тоже.

– Пойдём! – сказал я, подводя её к занавесу. – Вы готовы. Вы всех их там очаруете. Как очаровали меня.

Нежно поцеловав её в заросшую шерстью щёчку, я подал знак дирижёру.

Зазвучала музыка. Йети сделала глубокий вдох. Занавес поднялся, и она медленно прошла на середину сцены. Ясно слышалось, как публика удивлённо ахнула, некоторые, прикрыв рот рукой, зашушукались. Но стоило Йети начать танцевать, как зал в одночасье затих.

За этим последовало то, что в моих глазах было лучшим представлением примы-балерины, которое когда-либо видел мир. Идеальными были каждый шаг, каждое движение. И более того – Йети ввела несколько танцевальных фигур, которых прежде не существовало и никогда уже не будет существовать, потому что никто, кроме неё, не в состоянии их исполнить. Однажды она прыгнула так высоко, что до приземления сумела прокрутить в воздухе двадцать пять пируэтов. Публика не уставала поражаться, и кое-кто аплодировал уже во время выступления, чего вообще-то в балете никогда не случается. Но это не шло ни в какое сравнение с тем шквалом оваций, который грянул, когда отзвучали последние звуки музыки и Йети низко поклонилась в завершение. Люди, встав, хлопали в ладоши, и кричали, и ликовали в полном восторге несколько минут. Йети, сияя, вынуждена была поклониться семьдесят три раза, пока зал не успокоился. И тогда откуда-то из последних рядов раздался мужской голос.

– У-У-У! – крикнул кто-то. – ЭТО НЕ РУССКАЯ ТАНЦОВЩИЦА! ЭТО ЖУТКОЕ БЕЗОБРАЗИЕ!

Голос показался мне знакомым, но я не мог сообразить, где уже слышал его.

– ИСЧЕЗНИ, МОНСТР! – проревел этот человек.

Высматривая его, я увидел, как вдруг что-то полетело на сцену. Я не распознал, что именно. В следующее мгновение это что-то попало в Йети, прямо в грудь, где сердце. Полетели брызги. В этом месте стало расползаться тёмно-красное пятно, на пол протяжно, как в замедленном кино, с шумом падали красные капли. Мой нос тут же распознал запах – это был… гнилой помидор!

– Ой-ой-ой! – пищит Глобиночка. – Не пугай меня так, дедушка! Я уже думала, что в бедную Йети кто-то выстрелил!

– Он специально, – хитро улыбается Вируся. – Но я тоже на это клюнула. Кто же, скажите на милость, берёт с собой в театр гнилые помидоры? Мне бы такое никогда в голову не пришло.

– В те времена это было обычным делом, – объясняю я. – Люди брали с собой в театр испортившиеся продукты, чтобы забрасывать ими актёров, если представление не понравится. Раскисшие помидоры, тухлые яйца, сгнившие кочаны салата, всё подряд.