Йохен Тиль - Мементо Монструм. Истории для любимых внучат

– Ну ладно, – начинаю я. – Тогда я сейчас расскажу вам…

Это произошло 28 июня 1909 года. Я помню так точно, потому что за день до этого поселился в квартире на Бейкер-стрит в Лондоне. Тогда мне приходилось регулярно менять место жительства, это были трудные времена. Прежде я жил в Париже, но этот проклятый Ван Хельсинг снова наступал мне на пятки, и я решил на какое-то время укрыться в Лондоне. Для маскировки я купил на блошином рынке войлочную охотничью шапку с двумя козырьками и накидку-крылатку и под именем Шерлока Холмса снял квартиру в доме 221б. Хозяйка, милая пожилая леди по фамилии Хадсон, на моё счастье, оказалась уже слегка не в своём уме. Я рассказал ей, что занимаюсь частным сыском и поэтому вынужден работать преимущественно по ночам, чему она тут же поверила. Потому и не удивилась, что я заехал среди ночи, привезя с собой в качестве мебели гроб – якобы как улику в одном крайне запутанном деле.

Незадолго до восхода я постелил свежее постельное бельё и улёгся спать, но через несколько минут встрепенулся от каких-то громких звуков так, что стукнулся головой о крышку гроба.

– Ой! – говорит Вируся. – И со мной один раз такое случилось. Мне снилось, что я уже умею летать. Но это было внутри склепика, и я стукнулась головой о дверцу. А когда проснулась, на голове выросла большая шишка. С тех пор я сплю только с открытой дверью.

– А я – никогда, – говорит Глобиночка. – Я боюсь, что заползут какие-нибудь букашки. Не люблю букашек. Они нехорошие.

– Букашек бояться не нужно, – откликаюсь я. – Большинство из них даже милые. А меня разбудила вовсе не букашка. В квартире надо мной стоял страшный грохот. Казалось, что кто-то швыряется мебелью.

– Такой же грохот, как когда книги валились? – спрашивает Глобиночка.

– Намного-намного громче, – говорю я.

Я снова попытался заснуть, но грохот не прекращался. Вообще-то я не из тех, кто идёт к соседям скандалить из-за шума или ещё каких-то мелочей, но спустя час шум так и не утих, и я решил что-нибудь предпринять. И вылез из гроба.

– Но дедушка! – в ужасе восклицает Глобиночка. – Это же было днём! Солнце!

– Верно. Но в Англии солнце даже днём светит редко, чаще всего идёт дождь. Шёл он и в тот день. А, как вам известно, дневной свет сам по себе нам вреда не причиняет, если мы примем защитные меры.

– И солнечные лучи тоже, – прибавляет Вируся. – Лишь бы они не попадали ни на какие участки кожи. Я как-то уже стояла прямо на солнце, когда мы дневали в вампирской школе. Тогда мы были в костюмах астронавтов. Большинство моих одноклассников всё равно не решились выйти. А я решилась. Но было ужасно страшно.

– Да я так тоже делал, – говорит Резус. – Пустяки, только жарковато.

– Наверняка не так жарко, как в Сахаре, – вспоминается мне. – Там Ван Хельсинг выбросил меня из самолёта незадолго до восхода. Куда бы я ни полетел, ближайшая тень, которая могла бы меня спасти, находилась слишком далеко. Чтобы выжить, мне пришлось три дня подряд полностью зарываться в песок. Но это уже другая история. Вернёмся к моему шумному соседству…

Набросив накидку от дневного света, я поднялся по лестнице и постучался в квартиру. Но грохотало слишком громко, никто не открыл. Тогда я забарабанил в дверь кулаками, и она вдруг распахнулась. Шум усилился, и внезапно к нему добавилась музыка. Подойдя к одной из дверей, я приоткрыл её и осторожно заглянул в щёлку. Первым делом я увидел граммофон, на котором крутилась пластинка. Музыка была мне знакома – сюита «Щелкунчик» моего старого друга Чайковского, с которым за несколько лет до этого я провёл чудесное время в России. Однако грохот однозначно к его произведению не относился. Тут я заметил и то, что производило этот грохот. Или вернее сказать – того, кто производил. В центре комнаты танцевало самое очаровательное существо, какое мне когда-либо доводилось видеть. В розовой пачке она скакала, прыгала и крутила пируэты, вращаясь по всей комнате, словно эльф на седьмом небе от счастья. Не имело никакого значения, что весила она при этом по меньшей мере килограммов триста и всё тело её покрывала плотная белая шерсть. При каждом шаге и скачке пол ходил ходуном – это её танец создавал такой шум. Моя досада испарилась в мгновение ока. Как мог я злиться на это ангелоподобное существо? Пусть звучало это так, будто в комнате бушевал взбесившийся осёл, смотрелась она парящим облачком. Я стоял молча, попросту потрясённый. Когда музыка стихла, я захлопал в ладоши, не подумав о том, что она меня ещё не заметила. С леденящим душу криком она запрыгнула за сдвинутый в угол диван.