Марк Эгарт - Бухта Туманов

Обитатель фанзы, видимо, покинул ее совсем недавно: кан, то есть нары, под которыми был проложен дымоход, еще хранил тепло. Может быть, владелец фанзы испугался неизвестных людей и спрятался?

Ребята обошли фанзу вокруг, вернулись, заглянули в круглый железный котел, служивший печью, и на дне его обнаружили еще тлевшие угли. Митя поспешил раздуть огонь, а Юра притащил ворох сухой чумизной соломы, лежавшей позади фанзы. Так или иначе, званые или незваные, они имели крышу над головой и, что еще важнее, огонь.

Теперь Юра в полной мере оценил его значение. Недаром первобытные люди поклонялись огню — для них он был жизнью. Да, огонь — это жизнь!

Юра усердно подкладывал в печь солому, с наслаждением глядя, как весело она горит, и вдыхая запах дыма, казавшийся таким сладким. А не знающий усталости Митя отправился промышлять. Вскоре он вернулся с несколькими рыбешками, наловленными в протекавшем за фанзой ручье. Из рыбы приготовили в котелке хозяина замечательную уху.

Друзья утолили голод, запили уху кипятком из того же котелка и в самом благодушном настроении разлеглись на твердых подушках хозяина.

Юра уснул тотчас, а Митя, полежав немного, вышел. Он настороженно прислушивался и смотрел на тропу — не появится ли владелец фанзы. Но никто не появлялся. Певуче журчал ручей, ветер шелестел в кустах, снизу снова наползал туман. Черная скала, на которую Митя так и не успел взобраться, сумрачно высилась над фанзой. Казалось, она тоже прислушивалась к чему-то, наклонив свою каменную голову.

Митя вернулся в фанзу, лег и заснул так, как только может уснуть здоровый, сильно уставший человек.

Друзья прожили в фанзе три дня, а хозяин ее так и не появился. Вероятно, он ушел в тайгу на охоту.

С утра до ночи товарищи поддерживали дымный костер на выступе сопки, обращенном к открытому океану, чтобы дать знать о себе на тот случай, если их ищут. А их, несомненно, должны были искать.

Положение осложнялось тем, что они действительно находились в Бухте Туманов. Здесь редко держалась ясная погода, а в туман вряд ли возможно было даже в бинокль разглядеть с моря их сигнал. Из-за коварного тумана товарищи опасались покинуть бухту: уйдешь на час и собьешься с пути — опять останешься без огня, без крова. Бухта становилась для них почти западней.

Под вечер третьего дня Митя и Юра решили, что утром они все же покинут фанзу и будут искать дорогу домой по солнцу. Когда они возвращались в фанзу, уже наступила ночь. Они осторожно пробирались в кустах, как вдруг Юра дернул товарища за руку — рядом с ними светились два зеленых глаза. В то же мгновение длинная тень мелькнула мимо, их обдало горячим дыханием, послышался треск сучьев — и все смолкло.

— Кто это? — через силу выговорил Юра.

— Дикая кошка. Скажи спасибо, что мимо, не то… — прошептал Митя и подтолкнул товарища: дескать, давай бог ноги!

Укладываясь спать, он тщательно припер изнутри дверь толстым суком, объявив, что без огня ходить в темноте больше нельзя.

— Этот черт, раз учуял, повадится теперь…

Наутро, как было решено, они собрались в путь. Спозаранку Митя в последний раз развел костер. И будто этого сигнала только и ждали — перед входом в бухту показался мотобот!

— Наш! Наш! — закричал Митя.

Он узнал мотобот рыбозавода.

Приятели начали поспешно валить сушняк в костер, раздувать огонь. Но сигнал и без того уже заметили. Спустя час мальчики находились на мотоботе в обществе Митиного отца и Юриного дяди, которые бранили их на все корки. К вечеру они были дома.

В покинутой бухте сохранился лишь один знак пребывания в ней двух товарищей. На склоне сопки, обращенном к океану, был вбит Юрой колышек, на колышке — кусок коры, и на ней сажей от костра криво выведенная надпись:

Юрий Синицын проснулся, посмотрел на спящего Дмитрия Никуленко и выглянул в окно. Поезд стоял на какой-то станции. Соседний путь был занят длинным товарным составом. Возле платформы, на которой высился большой станок, озабоченно толковали о чем-то несколько человек. Из соседней теплушки слышался детский плач…

Знакомая, много раз виденная за эти дни, невеселая картина: вагоны и платформы с оборудованием эвакуируемых заводов, а рядом, в теплушках, — рабочие, едущие вместе со своими заводами, их семьи; в отодвинутые двери видны печи-времянки, развешанное белье, наспех сбитые нары…