Илья Туричин - Братья

На кухне на плите, обложенной белыми блестящими изразцами, стоял трехэтажный термос, в котором Отто приносил обеды из ресторана. Сверкающим половником Отто вылавливал из супа большие куски мяса и раскладывал в тарелки. Маленький солнечный зайчик метался по потолку и стене.

Павел молча сел за стол. Отто поставил перед ним тарелку супа.

– Постарался Шанце, хромой черт.

Павел промолчал. Он не любил клецки. Сейчас бы холодную окрошку! Жара. Рубашка прилипает к спине.

Отто вышел. В коридоре послышался его - почтительный голос:

– Господин доктор, пожалуйте обедать.

Ели молча. Доппель любил тишину за столом. Пищу надо тщательно пережевывать, желудок не отвлекать разговорами. Покой во время приема пищи - залог здоровья. Заповеди свои доктор выполнял неукоснительно.

Обычно после еды он полчасика бездумно сидел в кресле в полудреме, расслабившись. В этот раз он изменил себе, вернулся в кабинет и снова занялся бумагами.

Отто мыл посуду. Павел сидел неподвижно, смотрел на ослепительные изразцы плиты и раздумывал, чем заняться. Смотаться бы в гостиницу, поболтать с Петькой, поиграть с Киндером! Этак собака и вовсе отвыкнет от него. Хотя каждый раз, когда Павел приходит, Киндер бросается к нему, виляет хвостом, задом, подпрыгивает, норовя лизнуть лицо, и, наконец, заваливается на спину, подняв вверх все четыре лапы - высшее проявление собачьей любви, словно хочет сказать: вот он я, весь принадлежу тебе, почеши мое пузо, я счастлив!

Да как смотаешься? Надо просить разрешения у доктора, а тот непременно найдет какое-нибудь дело, заставит переводить бумаги с русского на немецкий или с немецкого на русский. "Практика тебе пойдет на пользу, мой мальчик". Голос доктора так явственно прозвучал в ушах, что Павел обернулся.

Отто протирал тарелки полотенцем.

– Ты ведь еще не был в Германии, Пауль?

– Нет.

– Берли-ин! - мечтательно протянул Отто. - Какая жизнь! Какие люди! Я, когда приехал из деревни, первый месяц был, как пчела в дыму. Ошалел. Берли-ин!…

– Слушайте, Отто, а почему вы не на фронте? - неожиданно спросил Павел.

– Грыжа. И малокровие. Форму надел, чин мне доктор выхлопотал. Ба-альшой человек! Он тебя в люди выведет. А к строю я не годен. Мое дело - учет, подсчет, входящие-исходящие. - Отто ткнул носком сапога мусорное ведро. - И откуда столько мусору набирается? Пошли-ка из солдат кого-нибудь.

Павел машинально взглянул на мусорное ведро и увидел торчащий из него угол потрепанной книжки. Подумал: "Не моя ли?"

– Да ладно, сам вынесу.

– Это хорошо, что ты черной работы не чураешься, - одобрил Отто.

Павел подхватил ведро и вышел на черную лестницу. В нос ударил резкий запах кошек. На бетонных ступеньках валялся мусор. Он остановился возле запыленного окна с расколотым пополам стеклом. С верхнего края рамы свисала старая паутина. Поставил ведро на грязный подоконник, потянул за угол книжку. "Моя". Пошевелил мусор и выловил вторую, обернутую в газету. Надо же! "Железный поток" - в мусорное ведро!

Павел отряхнул книжки и положил в угол лестничной площадки. Пусть пока здесь полежат. Лестницей давно не пользуются. Позже он улучит момент, заберет их и снова спрячет в секретере. Ни в какую Германию он не поедет. Который раз собираются!

…Солнце здорово печет спину.

Внизу солдаты укладывают на грузовик ящики и ящички с кактусами. Вынесли маленький личный сейф доктора Доппеля.

Неужели на этот раз… Но мама бы знала. Мама - компаньон Доппеля. Она б уже прибежала. Может, переезжаем на другую квартиру?

– Разрешите?

Павел обернулся.

В дверях стоял ефрейтор Кляйнфингер.

– О-о! Вот так встреча! А где дублик? - лицо ефрейтора расплылось в улыбке. - Где копия от оригинала? Или наоборот - он оригинал, а ты копия?

– Мы оба копии, - ответил Павел без улыбки.

– Оригинально! Слушай, нет ли у тебя холодного пива? Жара, как в Индии.

– Нету.

– Может, подскажешь оберу? Чтобы в таком шикарном доме не было пива! Что ж, вы потащитесь без пива по жаре?

– Не так уж и далеко, - осторожно возразил Павел.

– До Берлина-то?

В коридоре послышался топот.

– Давай, орлы! - крикнул Кляйнфингер в дверь. - Выносите вот эту штуку с перламутром, - приказал он вошедшим солдатам.

Солдаты раскрыли вторую половинку дверей, подхватили секретер и стали вытаскивать его в коридор.

Кляйнфингер суетливо давал указания.

Павел вышел вслед за солдатами, заглянул в двери докторского кабинета. Комната показалась огромной без привычных кактусов, заполнявших раньше оба подоконника, теснившихся у стен. А большой письменный стол, стоящий посередине, словно бы уменьшился. На полу валялись обрывки бумаги. Вид опустошенного кабинета заставил Павликово сердце испуганно сжаться. Он только теперь понял, что отъезд - правда, что его и в самом деле увезут от мамы, от брата, от Киндера в непонятную, ненавистную Германию, в проклятый Берлин, где живет бесноватый фюрер с прилизанной челкой и будто приклеенными усиками.