Юрий Сотник - Рассказы

Решили вести его все вместе.

Наше счастье, что дождь усилился и во дворе никого не было, когда мы вели Гошу к подъезду. Собственно, вели его Аглая с Дудкиным, а я шел сзади. В своем зеленом дождевике до пят композитор семенил мелкими-мелкими шажками. От этого казалось, что он не идет, а будто плывет, совсем как танцовщица из ансамбля "Березка". Капюшон был натянут ему на голову, вместо лица белела гипсовая блямба. Гоша поддерживал ее ладонями, чтобы она не тянула за волосы, а его, в свою очередь, держали под руки Дудкин и Аглая. Они тоже семенили, чтобы идти в ногу с композитором.

Наконец мы добрались до квартиры Люкиных. Аглая и Дудкин взглянули на кнопку звонка, но никто из них не подошел к ней. Дудкин вынул скомканный платок и принялся вытирать им лицо и светлые вихры на темени. Покончив с этим, он снова взглянул на кнопку и стал откусывать заусеницу на большом пальце. Аглая его не торопила.

– Противный мальчишка! Ну и наподдам я ему сейчас! – послышался сердитый голос.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина, похожая на испанку, в красном шелковом плаще. Она застыла в красивой позе, положив левую руку на бедро, а правой держась за дверь чуть повыше головы.

– Что это еще у тебя? А ну-ка сними! Композитор не шевельнулся.

– Я кому говорю? Сними сию минуту!

– Оно не снимается, – чуть слышно сказал Антон.

– Это гипс... Он... он прилип... – пролепетала Аглая. Гошина мама оглядела нас большими глазами и бросилась в переднюю.

– Аркадий! Аркадий! Иди сюда! – крикнула она. Появился папа композитора, очень высокий и толстый. Над ушами у него курчавились волосы, а на темени поблескивала лысина. Брови у него были такие же густые, как у Гоши. Он мне понравился гораздо больше, чем мама. Он вышел вместе с ней на площадку, посмотрел на Гошу и сказал только одно слово:

– Любопытно!

Мама гневно зыркнула на него глазами, но промолчала.

– Он не отлипает, этот гипс... – снова залопотала Аглая и повернулась к маме: – Мы хотели маску сделать... чтобы вам... ко дню рождения...

– А как он дышит? – спросил папа.

– Вот... трубочки, – показал Антон. Папа нагнулся, посмотрел на трубочки и, взяв своего сына за плечи, повел его в квартиру.

– Заходите, пожалуйста, – сказал он нам.

В комнате Аглая с Дудкиным невнятно объяснили ему, что у Гоши прилипли волосы на лбу и возле ушей, что брови тоже, может быть, прилипли... Папа сел на стул и, поставив Гошу между колен, слегка подергал маску.

– Неплохо тебя упаковали!

– Тебе все шуточки! – сказала Гошина мама. Скрестив руки на груди, она сидела на краешке письменного стола. Папа встал, вынул из ящика стола лезвие от безопасной бритвы и снова вернулся к Гоше.

– Теперь не вертись, а то порежу. – Осторожно сунув лезвие под край формы, он стал подрезать прилипшие к ней волосы.

– Я не могу на это смотреть, – сказала мама и ушла из комнаты.

Минут пять папа занимался своей работой. Наконец он вынул лезвие и передал Дудкину.

– Ну, а брови, наверное, пострадают. Держись! – Он дернул за форму, и та осталась у него в руках. В ней темнели волосы из Гошиных бровей, но их было немного.

Все мы смотрели на Гошу. Он стоял, крепко зажмурившись. Лицо его, сначала бледное, постепенно розовело. Вот он приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился (как видно, он отвык от света). Но вот он снова их открыл и больше не закрывал. Мы думали, что он набросится на нас с кулаками или, по крайней мере, заплачет, но он ничего этого не сделал. Он посмотрел на форму, на всех нас, на папу и тихо спросил:

– Получится?

– Несомненно, – сказал папа и позвал, разглядывая форму: – Томочка! Операция окончена. Мама быстро вошла в комнату.

– Мама, получится! – сообщил ей композитор. Она присела перед своим сыном, разглядывая, повертела его в разные стороны.

– Выкиньте эту гадость! – сказала она, кивнув на форму.

– Что ты, голубушка! Твой сын такие муки перенес, и теперь, когда главное сделано... Нет, это дудки!

Антон принес гипс к Люкиным, и мы отлили две маски. Гошина мама очень смеялась: с каждой маски на нас смотрела такая сморщенная, такая перекошенная физиономия с зажмуренными глазами, что в школу ее неловко было нести.

С Сеней мы долго не разговаривали. Повстречавшись с нами, он обычно круто сворачивал и обходил нас, делая большую дугу.

Кончился урок. Зоя Галкина первой выскочила из-за парты и закричала:

– Второе звено, никуда не уходить! Обсуждаем вопрос о Леше Тучкове!