Виссарион Сиснев - Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями)

И тотчас же услышали, как перед домом затормозила машина. Потом сразу же вторая, третья, четвёртая. Образовался какой-то автомобильный конвейер у клиффовской двери. Это была та самая английская аккуратность, о которой с восхищением говорил папа. Гости Клиффа съехались одновременно по той причине, что каждый хотел успеть минута в минуту.

Но почему-то никто не звонил в парадную дверь, и мы с Клиффом стояли в прихожей, недоуменно поглядывая друг на друга.

— Это они что-то затеяли, — сказал Клифф наконец, — подвох какой-нибудь. Я их знаю.

— Зачем же они станут затевать подвох на дне рождения?

— Они ещё и не на такое способны, — заверил он меня с непонятной мне гордостью за друзей, способных на любой подвох. — Однажды мы знаешь что устроили…

Тут звонок издал трель.

Клифф с опаской повернул задвижку, быстро распахнул дверь и на всякий случай отскочил назад. И расхохотался, захлопал в ладоши.

В дверном проёме, уцепившись за притолоку, висела живая длиннохвостая обезьянка в красном жилете. Болталась себе преспокойно на двери, и всё, как будто это самое обыкновенное обезьянье дело — кататься на притолоках лондонских домов.

Клифф, сияя, протянул к ней руки, и она охотно к нему пошла.

Он вышел на крыльцо, и снаружи раздалось многоголосое:

Этой короткой весёлой песенкой англичане чествуют друг друга по таким вот особым оказиям. Она состоит из трижды повторяющейся строчки: «Он очень хороший парень», а заканчивается словами: «И этого никто не может отрицать». Только и всего.

Наверняка, я всех друзей Клиффа видел с ним вместе в их школьном дворе, но если так, то я их так же не узнал, как и самого именинника. Откричавшись, они начали чинно входить и, подобно Клиффу, склонять голову, пожимая мне руку. Похоже, их этому учили в школе.

Клифф повторял:

— Спасибо! Большое спасибо! Отлично придумали!

Я, конечно, запутался, кто из них Дик, кто Том, а кто Арчи. Зато они все запомнили, что я — Вик, а потом весь вечер я себя чувствовал кем-то вроде второго именинника. Ребята наперебой расспрашивали меня о том же, о чём расспрашивал Клифф в начале нашего знакомства, и у меня просто язык устал болтать по-английски.

Пример им, я должен заметить, подал отец Клиффа. Когда мы всей гурьбой ввалились в гостиную и Клифф представил меня своим родителям, мистер Дэй-старший, сжав мою ладонь своей ручищей, прорычал:

— Ага, так вон он, этот маленький русский большевик, который подбивает моего сына устроить в Британском королевстве революцию.

Его голос раскатисто ухал, потому я и говорю, что он прорычал. К тому же голова у него обросла гривой, как у льва, только совсем седой. Бросив мне обвинение в подстрекательстве к революции, он грозно нахмурил кустистые брови. Я несколько оробел, мне показалось, что он это всерьёз. Но мистер Дэй трубно хохотнул и довольно увесисто похлопал меня по плечу:

— Не исключено, что ты прав, мой дорогой Вик. Не исключено, что именно в революции мы и нуждаемся, чтобы восстановить нормальное кровообращение в доброй старой Англии. Но мы ещё успеем обсудить этот важный вопрос.

Он меньше всего походил на зубного врача. Скорее на писателя или профессора. Впрочем, Клифф ведь говорил, что его отец увлекается историей, а дантистом ему пришлось стать по наследству.

Миссис Дэй, мать Клиффа, в отличие от своего мужа, точно соответствовала тому «типично английскому» облику, который я привык встречать у Диккенса и Конан-Дойля. Высокая, стройная, неулыбчивая, с очень прямой спиной, одним словом — величественная. Если мистер Дэй сел за праздничный стол в свитере, из-под которого виднелась клетчатая рубашка, то хозяйка встретила нас в переливающемся изумрудном платье, со сверкающими капельками камней в ушах и на пальцах. Слова она произносила врастяжку, как принято у аристократов, — я узнал об этом из телевизионных передач.

Может быть, она и на самом деле происходила из какого-нибудь знатного рода. Наверное, это она захотела, чтобы Клифф учился в «публичной» школе, где носят красные пиджаки с золотым вензелем на кармане.

Подарков Клифф получил всего два: от всех ребят вместе обезьянку и от меня — матрёшку с пластинкой. Родители и бабушка, которая плохо слышала и всё время говорила невпопад, видимо, отдали ему свои подарки раньше. Обезьянка сидела у Клиффа на плече и отнимала у него понравившиеся ей кусочки. А свёрток ему пришлось разворачивать только один — мой.