В Давлеканово приехали уже вечером. За дорогу Анна Матвеевна раза три совсем было обмирала – тогда останавливался Михаил Федорович, брызгал ей в лицо заранее припасенной водичкой, Анна Матвеевна открывала глаза, стискивала зубы, чтобы не стонать, так стояли они недолго – и ехали дальше.
В больнице Михаил Федорович бывал уже не раз, дважды лежал там и сразу пошел в приемный покой, подал в окошко бумажку, нацарапанную неуверенной фельдшерской рукой. Сестра – молодая, накрашенная, п белом халате, – прочитала бумажку и протянула назад Михаилу Федоровичу, сказала:
– По таким направлениям не принимаем. Такую бумажку любой написать может, а нужно направление врача, и обязательно с печатью. Да и поздно уже сейчас, надо было до пяти часов приезжать.
Сестра говорила, не отрывая взгляда от книжки, и удивилась, что человек этот не берет назад свое направление и ничего не говорит ей. Она приготовилась выслушать обычную в таких случаях просьбу, на которую у нее давно уже был готов ответ, подняла голову – и очень не по себе ей стало. Лицо Михаила Федоровича побурело, а взгляд был такой, что приснится во сне – и закричишь от страха.
– Вот что, девонька, – хриплым голосом сказал Михаил Федорович, – врачей у нас в селе нету, и ехать за ними некуда. А что раньше пяти надо было – так я с утра выехал, и не дай бог тебе когда-нибудь такой дороги – седая станешь. Человек еле на ладан дышит, а ты мне тут печати в нос тычешь... А ну, – повысил он голос, – зови кого-нибудь, кто постарше тебя и больше на человека похож, а не то я тебе такое сделаю, что небо с овчинку покажется.
– А вы не грубите, – пролепетала сестра, но уж вставала и под тяжким взглядом Михаила Федоровича засеменила к двери, бросила на ходу: – Сейчас дежурного врача позову.
Дежурным врачом оказалась немолодая женщина с усталым лицом. Она не стала ни о чем спрашивать Михаила Федоровича, сказала только:
– Проведите меня к ней.
Посмотрела в лицо Анне Матвеевне, пощупала руку – и приказала сестре:
– Ко мне в кабинет, да побыстрее.
Тут она добавила еще несколько слов, которых Михаил Федорович не понял, и оттого, что смысл этих слов был непонятен ему, стало тревожно, заныло под сердцем. Он робко тронул врача за руку, спросил:
– Что у нее, доктор?
– Сейчас посмотрю, может, и сама что определю. Но вообще-то, пока не сделаем все анализы, вряд ли что известно будет.
– Так я подожду тут пока, если можно.
– Почему же нельзя, ждите.
С полчаса просидел Михаил Федорович на жестком диванчике, дымил одну папиросу за другой, стряхивая пепел в ладонь. Сестра из окошка поглядывала на него, но ничего не говорила. Тихо было. Михаил Федорович все посматривал на дверь, за которой была Анна Матвеевна, но и оттуда не доносилось ни звука. Наконец дверь открылась – медленно, с чуть слышным тонким скрипом, – и на тележке вывезли что-то, накрытое белым, – Михаил Федорович не сразу сообразил, что это Анна Матвеевна. Он пошел было за ней, но тут же вышла докторша, остановила его:
– К ней нельзя сейчас. Мы сделали ей укол, она теперь до утра спать будет.
– А-а, – протянул Михаил Федорович, не понимая, хорошо это или плохо. – А что вы нашли у нее?
– Зайдите, сюда, поговорим.
Она ввела его в комнату, где все ослепительно сияло чистотой, и Михаилу Федоровичу стало стыдно своих грубых кирзовых сапог, брезентового плаща, забрызганного грязью, и только сейчас он заметил, что держит в руке кнут, а в зубах торчит папироска. Он смутился, остановился на пороге:
– Я уж тут постою, а то больно грязный весь. Чисто у вас, прямо как...
Он так и не нашел, с чем сравнить.
– Не беда, проходите, – сказала женщина и зябко поежилась, хотя и было накинуто пальто на ее плечи.
Михаил Федорович осторожно сел на краешек кушетки, поискал глазами, куда ткнуть окурок, – женщина пододвинула ему пепельницу и сама закурила – тонкую душистую сигаретку из пачки с иностранным названием.
– Смотрела я вашу жену, – заговорила женщина. – Сказать что-то определенного не могу пока. Сделаем анализы, созовем консилиум, посоветуемся – тогда точно скажем.
– Это сколько же ждать-то?
– Дня два-три.
– А меньше никак нельзя? – спросил огорченный Михаил Федорович. – До завтрашнего вечера я бы задержался, а больше никак не могу, и так еле лошадь у бригадира выпросил.
– Я понимаю, – сочувственно сказала женщина. – Но меньше никак нельзя. Случай серьезный. Я предполагаю, что у нее язва желудка – и очень тяжелая, запущенная. Раньше она обращалась к врачам?
Читать дальше