Яник Городецкий: Оранжевое лето

Она проигнорировала меня. Я не отводил от нее глаз, а вот она на меня совсем не смотрела, стараясь убедиться и убедить меня в том, будто ничего страшного не произошло. Ее выдавали только руки — лихорадочные суетливые движения.

— Ты не прав. Это не конец света, — сказала девушка, возясь с аптечкой Шона. Она положила обратно бинт и хотела закрутить флакончик с нашатырным спиртом. Я представил, как она стоит у операционного стола, на котором лежит кто-нибудь с распоротым брюхом, и меня замутило, а Лин неловко опрокинула пузырек на пол. Он гулко ударился о деревянные половицы рядом с ковром, громом прокатился в моей тяжелой голове, и нашатырь растекся безобразной лужей. Лин чертыхнулась и отвернулась поспешно, и я тоже опустил голову. Она вытерла глаза, а я кинул на половицы рубашку, не найдя ничего лучше. Лин обернулась и увидела, как черная ткань впитывает нашатырь, становясь еще чернее.

— Что ты делаешь, — прошептала она. — Это же костюм…

— Все равно я ее не надену, — пробормотал я и усмехнулся. — Разве только под землей.

Лин нахмурилась и скривилась, как от сильной боли. Потом она резко шагнула ко мне, обхватила ладонями мое лицо и посмотрела мне в глаза — пристально и напряженно. Вот теперь я видел и понимал, что она чувствует и хочет сказать. И мне становилось только хуже.

— Когда? Когда ты узнал, что болен?

— Я не помню, — честно сказал я, убирая и отталкивая ее руки. — Очень давно. Пять лет, наверное.

— И что? У тебя есть врач? Что он говорит?

Я вспомнил, как стоял у аквариума с золотой рыбкой в кабинете Моргана Рехта.

— Лин, а сейчас еще существует клятва Гиппократа? — спросил я. Она кивнула.

— Конечно, существует. Ее пришлось осовременить. Во времена Гиппократа она звучала немного иначе, но смысл тот же. Почему ты спрашиваешь?

— Так… Ты говорила, что Аарон и Морган знакомы.

— Ну да, даже вроде как друзья. — Лин задумалась и понимающе кивнула. — Да… Так это он твой доктор…

Я молчал, продолжая складывать все детали воедино. Выходит, это Морган рассказал обо мне Аарону. Я бы и сам на его месте рассказал, это ясно.

— Что он сказал, Итан? — повторила девушка. А мне осточертел этот глупый диалог. Как будто что-то могло измениться!

— Это неважно, — буркнул я. — Ладно. Я сам уйду сейчас.

Я все-таки поднял мокрую мятую рубашку, а потом рывком развернулся и вышел из сторожки, споткнувшись о порожек, как обычно Дэмиэн. Меня не остановило даже то, что я гол по пояс, настолько мне было все равно. Я хотел только уйти поскорее, но Лин встала у меня на пути.

— Хватит. Не будь дураком, Итан! Мне не безразлично, кто ты. Проще всего уйти, это верно. Я могла уйти сразу, когда меня просил Аарон…

— Ну и шла бы, — буркнул я.

— И кому из нас было бы лучше? Куда ты пойдешь сейчас? Что ты с собой сделаешь?

— Лягу спать, наверное, — признался я. — Ты ведь уже знаешь правду. Что тебя держит тут? Уходи, пожалуйста. Я запру дверь и тоже уйду. Как будто не было ничего. Две недели из головы выбросить проще, чем несколько лет.

— Глупый, — сказала девушка. — Но ведь если я все еще здесь, то не собираюсь ничего выбрасывать. Тебе очень больно и тяжело, и мне тоже больно и тяжело, — Лин говорила и смотрела на меня убедительно, как будто я не верил ни одному ее слову. Я, наверное, и правда не верил. — Я никуда не уйду.

— Ты не слышала, что сказал Аарон? Я скажу громко. Я спидоносец, Лин! К тому же лжец и трус. Завидный жених… Я ведь ничего не сказал тебе, хотя сам знал, что это неправильно.

— Вот именно. Это ты меня обманул, а не я тебя, верно? А теперь ты кричишь на меня и гонишь отсюда. Как думаешь, это очень красиво?

— А что же мне сделать, чтобы ты ушла и больше ко мне не подходила? — спросил я устало. Лин сжала губы и отвернулась. Я понимал, что обижаю ее, но ведь я хотел как лучше. Не так-то легко было произносить это вслух, ведь сам я понимал, что мне будет трудно.

— А ты не хочешь меня видеть? — спросила она. Я замер.

— Не хочу, — выдавил я через силу.

— Вот уж действительно лжец, — она улыбнулась, а я поразился — как можно улыбаться сейчас. — Нет. Зачем? Вместе справимся. Вместе легче. И потом — куда же я пойду, скажи, когда оранжевое лето еще не кончилось?

— Дэмиэн рассказал, — пробурчал я.

— Нет. Дэм ничего не говорил. Это же твоя… наша сказка так называется.

— Только не надо меня жалеть, — прищурился я.

— Я не жалею, я люблю тебя. Я люблю тебя всякого, и такого тоже. Ты мне не веришь?

Я швырнул рубашку на землю. Это случилось — я задурил головы нам обоим.