Яник Городецкий: Оранжевое лето

— Ладно, — пробормотал я и кивнул на сторожку. — Давай зайдем. Я расскажу тебе всю правду. Ты слышала самое ужасное, но не все. Ты говоришь, что любишь меня… Ты поступаешь очень неразумно. Ты… присмотрись к Аарону. И не совершай больше таких глупостей…

— Ты бредишь. Пойдем домой? Тебе нужно лечь и постараться заснуть. А поговорить мы можем и позже.

— Я был бы не прочь заснуть сейчас, — кивнул я. — Лин… Как можешь ты любить человека, о котором ровным счетом ничего не знаешь?

Девушка не ответила. Ей нечего было сказать, да я, в общем, и не спрашивал. Мне сейчас больше всего хотелось, чтобы сегодня было не пятнадцатое июня, а конец мая. Я порвал бы все рисунки, обои и холсты. Я никогда не дал бы Лин ни единого знака и не уверил бы ее в том, что она для меня если не весь мир — его половина точно. Никогда бы не ходил за ней хвостом в парке, не рисовал бы ее с маленьким сыном, никогда бы не заговорил и не привлек внимания. А может, встретив ее когда-нибудь в толпе, я улыбнулся бы и кивнул — без всякого стеснения. Чего стесняться человеку, которого больше никогда не увидишь.

— Это великое счастье — знать, что тебя любят. Но ты любишь не меня, Лин. Ты любишь не того человека. Наивный и добрый мечтатель умер уже очень давно. Остался вот я, — я криво усмехнулся и выпрямился, оглядев свою впалую грудь и тощие ребра. — Посмотри на меня. Угадай, почему я такой худой?

— Потому что ты болен…

— Эта зараза не инфекция. Ты бы смогла полюбить наркомана, скажи? — я снова усмехнулся, а Лин нахмурилась — наверное, подумала, что я безумец. — Нет, мне не перелили зараженную кровь и не заразили по ошибке. Наверное, тебе бы хотелось, чтобы это было так. Мне самому бы этого хотелось. Но я сам себя убил. Я наркоман, Лин! Я был наркоманом, колол вены и чего только ни делал с собой! Ну что? Все еще любишь меня?

— Не кричи, — попросила девушка.

— Не буду. Думаешь, это все? Ты мою спину видела. Это не обломки самолета, это лезвия ножей. Это было в порядке вещей… Кому-то такие украшения оставил я, не сомневаюсь. Ты не видела этой грязи, всей мерзости и… вообще. И хорошо, что не видела. Так вот это все я. Я падаль, Лин! Правильно сказал Аарон. Он у тебя очень хороший. Я уверен, что он отличный парень. Ты же сама говорила — он замечательный. И Эван… как его обожает Эван! А теперь посмотри на меня. Посмотри сюда, — я показал ей левую руку. — Вот это я чиркнул. Я подумал — ну зачем я нужен? Шон меня из могилы достал. Он таскал меня по больницам, по всяким этим исправительным… диспансерам. А ерунда все это. Нет разницы. Если бы сейчас у меня был шприц, мне хотя бы было легче. Это по-настоящему мерзко, я сам не люблю это вспоминать. Ты знаешь, какой я был? Мы жили там в каких-то подвалах, там было так сыро и грязно. Представь — лежит человек среди шприцев, грязи, дерьма и блевоты. И не отличишь уже, где что. И я тоже так лежал. Любишь меня? — я скривился, стараясь выдавить очередную усмешку, но вместо этого заплакал от стыда. — Тебе нравится такой Итан? Неуправляемый наркоман. Бесполезно что-то говорить, о чем-то просить… Если ему нужно ширнуться, его не остановить. Это я был, Лин. Знаешь, как это? Он смотрит на тебя и в то же время не на тебя. А взгляд такой безумный. Это я уже потом разглядел, когда стал вменяемым… когда Шон узнал. Наркоману все равно. Если у него нет денег — он пойдет и достанет. Сначала вытащит все из дома… а у меня не было дома. У меня был только притон. Нас было там много таких… на людей не похожих. И вечно все на ножах. Что ни драка — так кто-нибудь обязательно кого-нибудь зарезал. Но нас-то не считал никто, я сам не знаю, сколько нас там было. А когда тебе нужен шприц… мозги отключаются. Там часто на людей бросались… Отбирали деньги, били по голове и… всякое бывало. И я так попался однажды. Четверо на одного… А пятый на шухере стоял. И все-таки поймали. Знаешь… единственное, за что я благодарен судьбе, — это за то, что я не успел его даже ударить, этого несчастного человека. Накосячил я, Лин, так накосячил, что на несколько жизней хватило бы. Я… Я вообще тебе про это рассказывать не буду. Там, куда меня упекли, было еще хуже. Там тоже было много было таких, как я. Удивительно, что меня не убили там. Это я, вот это настоящий я. Любишь меня, скажи? Я сам себя ненавижу. Когда мне сказали, что я сделал с собой, я подумал — все равно. Какая разница? А потом стало так плохо. Каждый день просыпаешься и радуешься, что еще не умер. А иногда, наоборот, хочется с этим скорей покончить. Так что пару раз меня приходилось доставать из петли… Ну почему ты молчишь, Лин? Скажи, что я ублюдок. Ударь меня наконец, сделай хоть что-нибудь!