Яник Городецкий: Оранжевое лето

Она ничего не сделала. Она смотрела на меня, почти не моргая, и я даже не мог понять, что она чувствует — лицо у нее казалось каменным. Я не хотел видеть это неподвижное лицо — для меня самым большим наказанием и окончательной расплатой было именно оно. Я прерывисто вздохнул.

— Я рассказываю тебе это и понимаю, что говорю совсем не то. Ты жалеешь меня, потому что я сам заставляю себя жалеть. А на самом деле жалеть меня не за что, можно только презирать. На самом деле это все действительно мерзко. Если бы ты знала меня настоящего, ты бы не стояла тут сейчас. Знаешь, какое-то время я ненавидел людей. И они меня тоже, я это все чувствовал. Я сам всех сторонился, и меня обходили дальней дорогой. И вот я тогда увидел тебя в автобусе… Давно уже, ты помнишь, я говорил. Я потом о тебе весь день думал. Вечером и ночью. И, по-моему, я всю ночь не спал и молился, чтобы стать нормальным человеком. И за ней ночь. И еще не одну. Поздно спохватился… А потом я решил, что никогда, ни за что не подойду к тебе. Если говорить всю правду — я писал тебе письма, много писем. Я потом их все рвал и сжигал. И представлял, что ты их все-таки читаешь. Вот так… я еще и сумасшедший почти, — признался я, скорчив виноватую насмешливую гримасу. Никогда и никому я не собирался говорить это, даже Лин. — Я бы на самом деле спятил, если бы у меня не было Шона. А когда я увидел Дэма… Он первый подошел, и я сперва подумал, что надо прогнать его. Я очень хотел, чтобы не мучить потом его и себя, но сразу не смог, а потом и подавно. Два года я не подходил к тебе, потому что знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. А потом я подумал — а может, наоборот, легче будет потом умирать? Я буду знать, что не один.

Я замолчал и вытер глаза. Лин смотрела мне через плечо, а я не обратил на это внимания.

— Я ошибся, — сказал я. — Как всегда, ошибся. Стало в сто раз хуже. Теперь мне еще нужно все рассказать Дэму. Я не знаю, как я смогу.

— Рассказать что? — спросил сзади знакомый голос. Я оглянулся и увидел Дэмиэна. Его зеленые глаза были широко распахнуты. Он ничего не понимал, только глядел чуть дыша на меня, красного от слез, полураздетого, с повязкой на шее. — О чем это вы?

Я не помню, что говорил ему. Как оправдывался, бормотал глупые фразы и умолял простить. Дэмиэн долго стоял молча и бледнел, а потом сорвался с места и выбежал из сторожки. Я тоже рванулся было за ним.

— Надо остановить его, — прошептал я.

— Не надо. Он должен остаться один. Он убит, ты же видишь. Сейчас он плачет, ты не мешай ему. Он умный мальчишка и ничего не натворит. Это мы с тобой глупые люди…

Дэмиэн не плакал. Он бежал что есть силы прочь от берега, как можно дальше, проклиная меня и повторяя сквозь зубы, как он меня ненавидит. Он промчался на красный свет по дороге, даже не оглянувшись на яркую иномарку, заскрипевшую резиной шипованных покрышек и еле успевшую затормозить, и бежал еще очень долго, а когда поднял голову и осмотрелся, ему показалось, что он прибежал в какое-то незнакомое место.

Мальчик сделал несколько шагов и увидел вдалеке гимназию.

— Дэм! Ты чего тут делаешь? — услышал мальчик откуда-то слева. Он повернулся и увидел Сета. Парень шел к нему, улыбаясь. — А я переписал сочинение. Четыре! — Сет засиял. — Мощно, да? А ты чего такой прибитый? Знаешь, про что? — Сету не терпелось поделиться своим успехом, и ответ Дэма был ему не так важен. — Про одного пацана, который хочет стать художником. Ты хочешь стать художником, Дэм? — Сет рассмеялся.

— Не хочу, — прошипел мальчик. — Я буду банкиром.

— Я думал, ты ненавидишь банк.

— Я ненавижу Итана…

— Вот это да. Почему? — удивился Сет. — Вы же братья? Или нет?

— Он мне не брат.

— Ну, Дэмиэн. Иногда мне тоже хочется убить Чесс. Она говорит мне — лучше бы у меня не было брата, чем такой урод, как ты. И я тоже кричу, и она кричит еще больше, а потом мы миримся и начинаем сначала. А иначе было бы скучно. Пойдем домой, что ли? Хочешь математику со мной порешать?

— Ненавижу математику, — отозвался Дэмиэн.

— Да, я тоже. А что же мы с тобой будем делать? Хочешь шоколадку? — Сет достал из кармана потрепанную и сломанную шоколадку в блестящей обертке. — Помялась маленько. Ну и хорошо, смотри как ровно сломалась. Держи, — парень протянул мальчику кусок. — Я бы тебе не советовал околачиваться в таком страшном месте, — он покосился на гимназию. — Здесь надо повесить радиоактивный знак. Вот как у меня на значке, гляди. А где Эван?

— Дома с Аароном сидит, где ему быть еще, — буркнул мальчик и вспомнил оранжевого змея. Он привязывал желтые нитки, желтые, а не оранжевые. — Почему люди врут, Сет? Все время врут…