Самуэлла Фингарет - Скифы в остроконечных шапках

Голос Миррины дрожал и звенел, как тонкая медь на ветру.

Старик поднялся.

— Оу! Оу! Царь! Царь!

В кочевье Савлий пробыл недолго. Предводитель едва успел поднести к его навощенным губам золотой черпачок с дымящейся вкусной похлебкой, и повозка тронулась в путь. Хвост ползущего следом змея еще удлинился: все мужчины кочевья присоединились к нему, большинство верхом, некоторые в кибитках.

— Савлий! Савлий! Царь! Оу-о!

Черные, как ночь без луны, тонконогие кони храпели, пугаясь воплей и звона. Конюхи не выпускали уздечек из рук. Дрожавших коней приходилось почти тащить.

— Дозволь говорить, Иданфирс, сын Савлия, внук и правнук царей, медленно произнес Старик, поравнявшись с коренастым широкоплечим всадником, чей серый, мышиного цвета цвета конь вышагивал справа от вороной четверки.

Сын Савлия, Иданфирс, наследник бескрайних владений и несчитанных табунов, кольнул акинаком левую руку и, стряхнув каплю крови, скосил глаза. Он увидел гордое удлиненное лицо с насупившими бровями. От крыльев тонкого с горбинкой носа шли резко очерченные глубокие складки и скрывались в негустой бороде, длинными белыми прядями спускавшейся на грудь.

— Говори, седобородый, если дело твое столь важное, что ты врываешься с ним в мой плач по отцу.

— Там, в кибитке, с царской женой едет девчонка. Верни мне ее. Я заплачу выкуп. — Слова падали, словно тяжелые камни в колодец. Старику нелегко было просить.

Иданфирс усмехнулся.

— Ты предлагаешь золото, седобородый? Боюсь, оно затеряется в моем дорожном мешке.

— Я расскажу, как делать нетупеющий акинак.

Так вот кто шел рядом с серым конем — знаменитый Старик! Первый на степи мастер. Из-за кинжалов его работы дрались царские сыновья, из-за колец и браслетов ссорились царские жены. Этот упрямый кузнец не соглашался раскрыть свою тайну ни за богатства, ни под угрозой смерти. Теперь он сам предлагал ее в обмен за девчонку, цена которой три медных колечка.

Иданфирс слегка откинулся назад и поймал цепким взглядом высокую фигуру с поднятыми плечами и втянутой головой. Поодаль он приметил рабыню-гречанку и тонкого белобрысого мальчонку, должно быть внука гордого кузнеца.

— Храни свою тайну, Старик, — Иданфирс принял прежнее положение. — Над мертвыми у меня нет власти. Служанка супруги Савлия пойдет вместе со всеми, как должно.

— Она не служанка! — закричала рабыня.

Иданфирс услышал несколько быстрых слов, сказанных ею мальчонке, тот что-то ответил, и все трое, вместе со Стариком, остались позади.

— Она не служанка! — Миррина бросилась к Гунде, сидевшей в проеме кибитки. — Царица, смилуйся, вспомни, Одатис тебе не прислуживала. Ты забрала ее в царский стан, чтобы послушать песни, которые она пела на незнакомом тебе языке. Этим песням я ее научила, да не в добрый, знать, час. Я кормила ее молоком козы и пела, чтобы она не плакала. Слышишь, она зовет меня.

— Мата, мата! — неслось из кибитки.

Лохмат заливался лаем у самых колес.

— Смилуйся, царица, отпусти дитя. Она знает всего три песни. Я же спою тебе тридцать три по три. Возьми меня вместо нее. Возьми меня, ты увидишь, я хорошая песельница.

Голос, звеневший, как тонкая медь на ветру, плач девчонки в кибитке, лай пса у колес — все это развеселило Гунду. В черных глазах метнулось недоброе пламя, по губам змеей пробежала улыбка, губы раздвинулись и крепкий плевок полетел прямо в Миррину.

— Вот тебе мой ответ! — расхохоталась Гунда. На полных щеках закачались и зазвенели цепочки подвесок.

Медлить Арзак не стал. Время теряешь, бой проигрываешь. Вернувшись, Миррина застала его с горитом — футляром для лука и стрел и дорожной сумкой в руках.

— Далеко ли собрался? — спросила она потухшим голосом. Выплавили из голоса звонкую медь.

— Пойду за Савлием. В темную ночь проберусь к кибитке.

— Тебя заколют, прежде чем ты сделаешь первый шаг.

— Тогда умру, только без боя не сдамся.

— Слушай, — Миррина положила руку ему на плечо. — Я рассказала тебе немало своих историй, пришло время поведать еще одну. Десять лет прошло с того дня, когда врачеватель Ликамб решил перебраться в Ольвию и построить лечебницу у целебных ключей. Он уехал, а я отправилась позже вместе с домашним скарбом и слугами. Корабль, на котором мы плыли, назывался «Надежда». О, лучше было бы мне умереть, чем подняться на палубу злополучного корабля! — Миррина поправила черную прядь, прикрывавшую шрам через щеку.

Арзак сделал попытку высвободить плечо. Он все время смотрел туда, где паслись Белоножка и Белоног, похожие друг на друга, как отражение в чистой воде. Белоножка была верховой лошадью Старика. Ее сын Белоног, принадлежал Арзаку.