Федор Камалов - Война Красного Лиса

- Покупают, что ли?

- Говорю же, сами вырезают. Хоть раз зайди в кружок, посмотри, какие интересные штуки ребята делают. Ты же любишь животных.

- Слушай, ты что суетишься? Что тебе от меня нужно?

- Помощь нужна,— сказал Улугбек.— Сядь.

Он поведал о необъяснимой монаховской затее с петухами. Устроить бы в палатке засаду... Может, вдвоем?

—Я же не индеец.

—Мы не индейскую, а простую засаду сделаем.

Неожиданное предложение. Для самого Улугбека—неожиданно. Он ничего не сказал соплеменникам, а пЪзвал на помощь Гречко. У него было ощущение, что надо именно так.

На следующее утро, еще до рассвета, они затаились в палатке. Безмолвно просидели до нового солнца. На их глазах на небе высохла последняя звездная капелька.

Монахов не пришел. Он болел.

По лагерю разговоры — принимают в апачи. «Всех?» — оживление. «Ну да, разогнался!.. Нужно, чтобы поручился кто-нибудь из вождей». Бегали за вождями. «Ну поручись за меня!». «А я тебя, что ли, знаю?»

Сделал попытку пройти в апачи Грош. Пришел в кружок к Ашоту Шаману.

- Я тебя в столовой иногда вижу,— сказал тот.— Ты кто такой?

- Я? — Грош -задумался.— Парень.

- Приходи, парень, когда станешь человеком.

С задорной песней пришел к саду седьмой отряд.

Дозорные растерялись и пропустили их. У девочек были бантики на головах, у мальчиков — воинственный блеск в глазах.

— Все как один пришли в индейцы! — гордо сказала вожатая.

У- нас скоро война с гуронами, — сказал Великий советник.

- Готовы сражаться с любым врагом...

- Бинтами запаслись?

- Зачем?—вожатая округлила глаза.

—Раны перевязывать.

Вожатая задумалась.

— А мы тогда придем после войны. — И повелела отряду запеть ту же задорную песню, и увела.

Каждый вождь мог привести на сбор племени двоих новичков. Красный Лис явился с одним Олегом Гречко. Тот шел, не глядя по сторонам, стиснув зубы.

Близко один от другого горели два костра. Новичков провели между кострами и поставили, очищенных огнем, перед ликом Манито. Минуту, не моргая, нужно было смотреть в яростные глаза бога, чтобы неукротимый дух его вошел в их души.

У тотемного столба стоял Ашот Шаман, одетый в кожаную юбочку, разрезанную по бокам. С широкого цветного пояса свисали колокольчики, погремушки, костяные палочки. Неизменный рог в металлической оправе свешивался с шеи.

Ашот Шаман подал знак, ему протянули гитару. Странный сорвался со струн гитары звук, будто из нее вылетел большой шмель.

—Слушайте, молодые, историю нашего племени. Когда-то в вольных прериях стояли вигвамы наших предков. Добр и гостеприимен был народ апачей. Путники радовались, увидев индейское становище. Последней лепешкой и глотком воды делились с ними индейцы. Так было. Но однажды приехала к апачам банда наемных убийц. Притворившись усталыми путниками, они попросились на ночлег. Дремлют кони апачей за вигвамами, спят стрелы в тугих колчанах... О-о-о! — хриплым речитативом пел Ашот Шаман.—Вставайте, апачи, беритесь за томагавки! Садитесь, апачи, на коней!..

...Несколько молодых воинов, отбившись, ушли на быстрых конях в степи. — Ашот Шаман стал насвистывать, и свист, тоже хриплый, так вплетался в странный голос гитары, что и он казался жужжанием. Еще и стук появился — костяшками пальцев по корпусу гитары — все ближе, ближе, ближе бьют о землю копыта горячих коней. Колышется под ветром седая трава ковыль, потрескивая, катятся перекати-поле, скачут волны. — Снова' возродилось племя! Провожает у вигвама старый отец сына: «Вернись живым домой! Конь, привези моего сына живым!» Летит над прериями орел, свистят его крылья: «Вьжь-жж-шш! Вьжь-жж-шш!» Апач кричит орлу: «Здравствуй, орел! Я твой бра-ат!» Не знает молодой воин, что в кустах его ждет белый человек с черными мыслями. Первая пуля из дальнобойной винтовки ударит в апача, а другая в орла. И останутся лежать в прерии вольные братья...

Ашот Шаман тряхнул головой и длинные волосы его разметались, и он весь зазвенел, будто бы металлический.

Где гуляет буйный ветер,

Где койоты глухо воют,

На закате мчится в чащу

Быстроногий вилорог,

Где гадюка пестрой лентой

Нижет кольца за собою —

Там меня похороните,

Там я буду одинок.

Похороните,

Похороните,

Похороните апача в сердце прерий.

Не хороните,

Не хороните,

Не хороните апача в сердце своем.

Тихо было вокруг. И хотя «старые» апачи знали песню наизусть — не раз Ашот Шаман пел ее у вечернего костра — песня заставляла задуматься.