Вадим Чирков - ДАЙ ОГЛЯНУСЬ, или путешествия в сапогах-тихоходах. Повести.

...снова она партизанка, снова в сапогах, с автоматом. Идет по лесу, приближается к лагерю. Лес по-летнему зелен и густ. Издали еще она слышит шум в лагере — веселый, праздничный шум,

Вот чье-то «ура», вот кто-то рванул гармонь. Юля не спешила, не понимая, почему нет часовых, почему шумно.

Партизаны — весь лагерь — толпился у командирской землянки.

- Ой, Юля! — окликнули ее из землянки. Знакомый голос... Нина.— Иди скорей сюда!

— Что случилось?

— Помоги, ради бога. Не могу развязать.— Сунула ей туго завязанный вещмешок, а сама побежала в глубину землянки, на ходу стягивая с себя гимнастерку.

— Да что случилось-то?

— Ты что, не знаешь? — даже остановилась.

— Не знаю...

— Немцев разбили под Курском! Сотни тысяч! Самолеты — тысячами! Танки, орудия...

И только тут Ника, приглядевшись к Юле, всплеснула руками.

— Юля, что с тобой?!

— А что?

— Да ты ведь... я тебя узнать не могу! Что с тобой?— со страхом смотрела в лицо...— ты будто... постарела. Это ты, Юля?

— Постарела? Дай зеркальце! Посмотрелась в зеркальце Юля.

— Боже мой! Сколько же мне? А-а, теперь знаю,— и сразу успокоилась, узнав свое теперешнее лицо. Произнесла непонятное:— Какая она, оказывается, долгая...

— Кто?

— Война.

— Юля, это ты?

— Я, не беспокойся, я. Пойдем наверх,— приказала вдруг.— Я тебе все объясню. Потом.

— Пойдем,— подчинилась Нина, так и не переодевшись, все так же глядя на подругу широко открытыми недоверчивыми глазами.

Вышли — Юля закрыла лицо рукой по глаза. В толпе у командирской землянки кого-то качали.

Навстречу им бежал Женя Гриневич.

— Ты куда? — крикнула ему Нина.

Сейчас увидишь! — и скрылся в землянке.

— Ой, я ж не переоделась! Подожди!—Нина снова нырнула в землянку.

Юля сделала шаг, другой к ликующей толпе партизан.

— Юля! Подожди! — На ходу поправляя галстук, к ней в светлом гражданском костюме бежал Женя. Женя? Нет, это Алексей! Алексей?! Здесь?!

— Ну вот... пошли! — сказал он.— Ты что закрылась?

— Губы... обметало вдруг.

Юля так и шла, не отнимая руки от лица, взглядывая на идущего рядом. Кто он?

— Женя...— позвала неуверенно и тихо. Он не ответил — весь устремлен вперед.

— Алексей!

— Ты что?—обернулся он.— Ты что-то сказала? Пристальные глаза. Кто же он все-таки?

Она покосилась направо, налево. Партизанский лагерь. И ликующие крики ее товарищей. Женя. Но почему он смотрит на нее холодным взглядом Алексея?

И тогда она решилась. Отняла руку от лица и впилась взглядом в его лицо. Он посмотрел на нее — его лицо не изменилось.

— Алексей!! Как ты попал сюда? Усмехнулся — так знакомо!

— Я ведь журналист. Прилетел писать о вас. Вдруг кинулась вперед, к толпе.

— Ребята! — дергала за рукава, толкала даже, показывала пальцем на Алексея.— Товарищи! Он не Женя! Это совсем не Женя! Это Алексей! Я его знаю! — кричала как в исступлении.

— Какой Женя? — Обступили. Молчали. С недоумением смотрели на нее.— Ты что, Юля? Женя ведь погиб. Ты разве забыла? Еще зимой... Это Алексей Горяинов, журналист...

— Но ведь он совсем другой! Они только внешне похожи! Внешне! — истерично и непонятно кричала она (не наш! не наш! — слышалось в ее голосе).— А он совсем другой! Я думала... Как вы не понимаете!

— Юля.—Это командир.—Юля! — Наклонился к ней.— Ты ошиблась? Идем со мной. Ты хорошо сделала, что пришла к нам. Успокойся, девочка.

Тебе плохо?

— Да, да! — кивала головой.— Да, очень! Плохо!..

И он гладил ее волосы, прижимал ее голову к себе, ласкал, как девочку, маленькую, плачущую, обиженную...

Откинувшись спиной к бревенчатой стене, сидела Юля на кухне перед неубранным столом: глаза были закрыты, руки лежали на коленях. Спала? Нет, не спала. Но почему же сон?

— Побудь немного здесь, с нами, побудь здесь, девочка,— явственно слышала она голос командира и снова оказывалась в лесу, в лагере, во сне.— У нас сегодня большой праздник, мы снова вместе, побудь здесь.

— Федор Иванович,— спрашивала она,— вы помните Женю?

— А как же.

— Какой он был?

— Гриневич? Такой, как все мы в те годы. Как ты, как я. Ты его любила?

— Да.

— Мы все любили его. Он стоил этого.

— Федор Иванович! А вот мы... вы и я... и они— мы все в чем-то не такие, да?.. Как все?..

— Конечно.— Рука его остановилась у нее на волосах.— У нас у всех одинаковое прошлое. Мы все помним одно и то же. Оно нас сроднило. Навсегда. Это наше счастье...

— Счастье?

— Да. Мы никогда не будем одиноки. Только последнему оставшемуся в живых будет страшно, как никому.