Леонид Фомин - Мы идем на Кваркуш

Я назвал самым рослым Вовку Сабянина. А самого маленького звали Миша Паутов. Поначалу мы его как-то не замечали. И если бы не звонкий Мишин голосок, не умолкающий ни на минуту, настойчиво требующий внимания, если бы Миша не совал свой нос куда следует и куда не следует, мы бы приняли его просто за «болельщика», который очень хочет в поход, но пока не дорос. Миша больше всех говорил, быстро, взахлеб, повторяя одно и то же по нескольку раз, из-за спешки проглатывая окончания слов. Когда ребята слушали его плохо, он теребил их за рукава и кричал каждому на ухо.

В момент встречи еще запомнился Сашка Смирнов, по прозвищу Дед. Этот показался старше своих четырнадцати лет. Худорослый, но какой-то осанистый, внимательный к разговорам взрослых и безразличный к затеям ребят, он произвел впечатление подростка, успевшего вдоволь поводиться со взрослыми деревенскими парнями. Сашка не спешил увязывать вьюки, стоял в стороне и наблюдал, как это делают ребята.

Когда мы подошли и поздоровались, Серафим Амвросиевич выпрямился и без предисловии спросил:

— Почему поздно?

— Но ведь выход назначался на второе.

— Правильно. Это значит выступать должны первого вечером.

В голосе его, сухом, резком, прозвучало раздражение. Он с подозрительным прищуром прострелил нас взглядом, и я уловил в нем сомнение: «Эх, мол, накликал я с этими корреспондентами на свою шею маяты. Мало у меня ее!» Позднее, когда уже все было готово к отходу, Борковский строго спросил меня:

— Ну, а самочувствие как? Здоровье как, спрашиваю?

— Да ничего вроде, пока не жалуюсь.

— А у друга? — он кивнул на Бориса.

— Как сказать... Думаю, обузой не будем...

Это понятное беспокойство учителя, головой отвечающего за каждого человека, а с этого часа и за нас, снова насторожило меня: не слишком ли самоуверен Борис? Осилит ли двухсоткилометровый путь по тайге? Ведь мы не просто пойдем, а будем делать в дороге все, что потребуется: гнать телят, пасти их ночами, разбивать лагерь, готовить пищу и еще многое такое, о чем мы пока не предполагаем. Не сплоховать бы, не подвести бы людей.

Но об этом мы, кажется, достаточно размышляли дома, и я бодро ответил Борковскому:

— Постараемся не подкачать!

Мы сняли рюкзаки. Учитель скользнул по ним взглядом и опять спросил в лоб:

— Продукты запасли?

— Мы рассчитывали закупить все на месте.

Борковский выпустил из рук подпругу, шагнул к нам.

— Как же так? Здесь покупать нечего, да и негде. Сухарей за час не насушишь. А у нас расчет на пятнадцать человек.

Подумал, зачем-то пересчитал мешки и решил:

— Ну ладно, попробуем достать что-нибудь по пути. А теперь — помогай!

Борковскому пришлось просить в колхозе еще одну лошадь — это уж для нас. Дали ему молодого, плохо объезженного жеребца Петьку. Подтянутый, с пышным черным хвостом и длинной разметанной гривой, с тонкими сухими ногами и широкой мускулистой грудью, Петька недовольно стриг ушами и косил на людей темный, своенравный глаз. Мы с Борисом связали рюкзаки, но долго не могли забросить на коня — не пускал. Серафим Амвросиевич не вытерпел, выхватил у Бориса из рук повод, грозно крикнул на Петьку:

— Стоять!

И конь остановился.

Скот, который мы должны были гнать, находился на выгоне за соседней деревней. Ребята забрались на завьюченных коней и уехали вперед. Борковский подошел к нам, облегченно вздохнул:

— Канительны же эти сборы. Того нет, другого не хватает. И все надо учесть, все проверить.

Он наклонился и взял лежавший на камне фотоаппарат, набросил ремешок на шею. К камню еще был приставлен большой плоский ящик с надежными металлическими застежками, весь вымазанный разными красками. С такими обычно выезжают на этюды художники.

— А здесь краски, палитра, — перехватив мой взгляд, объяснил учитель. — Иногда балуюсь рисованием...

Я перекинул увесистый ящик за ремень через плечо, и мы пошли за лошадьми.

Серафим Амвросиевич шагал крупно, отмахивая рукой. Из-под воротника куртки выбивался смятый воротничок рубашки. И все на нем было небрежно: фуражка надета как попало, на спутанные волосы, ворот расстегнут, кончик ремня болтался. Борковский разговаривал с нами и не сводил глаз с ребят. Иногда он замечал среди едущих что-то неладное и громко кричал, потрясая над головой кулаком:

— Ванька, сейчас же слезь с гривы! Сашка, не гони коня!

Когда лошади взяли ритм и пошли спокойно, Борковский приостановился и неожиданно спросил:

— Почему, говорите, с такой спешкой выходим? Объясню, только наперед вы мне ответьте, господа горожане: знаете ли, почем фунт мяса? Да не того мяса, что в магазинах...