Леонид Фомин: Мы идем на Кваркуш

Удивительный человек этот Абросимович. Не сразу поймешь такого. Но, кажется, в нем есть все: и удаль, и осмотрительность, и гнев, и доброта. Крепкий, как витой смолевой корень, быстрый, собранный, Борковский поражал нас своей энергией и рисковой самостоятельностью в каждом поступке. Он ни над чем не задумывается, все делает разом, с налету. Не возится ни с телятами, ни с ребятами, ни с нами, взрослыми. На ребят покрикивает, телят лупит, нам приказывает.

На вершине горы просека круто повернула и прямехонько устремилась вниз. Телята припустили под гору галопом. Побежали и мы. И вдруг лес разом оборвался, стало светло — впереди зеленым озером открылась широкая поляна, со всех сторон замкнутая горами.

Это был Деняшер.

Остановились мы в дальнем конце поляны у старого развалившегося сарая. Развьючили коней, стаскали под навес мешки. Где-то в белесой туманной мгле картаво позванивал ручей, тоскливо кричала серая неясыть. С легким шелестом крыльев над головой сновали большущие, с варежку, летучие мыши, в траве бледными зеленоватыми огоньками млели светлячки. Тихо, спокойно кругом.

Ноги не держали от усталости, хотелось упасть в высокую росную траву и лежать без движения. Но надо было искать дрова, разводить костер. Мы побаивались за ребят, они промокли, разогрелись, сейчас продрогнут — не простудились бы.

Но напрасно мы с Борисом беспокоились. Ребята и без нас знали, что делать. Где-то в стороне дружно застучали топоры, и мы услышали, как с тяжелым треском ухнула наземь лесина. Срубленную сушину они облепили, как муравьи, поволокли к сараю. Мы подбежали, подхватили дерево.

— Не надо, самим легко! — с натугой пропищал кто-то сзади у моих ног и даже попытался оттеснить меня в сторону. Я оглянулся. Внизу согнулся под грузом человечек.

— Это кто тут путается?

— Я, Валерка. Уйдите, а то придавит...

Подтащили сухару к сараю, кто-то скомандовал: «раз, два, три» — и бросили. И опять ребята насели на нее, начали обрубать, обламывать сучья. Куда не сунешься — везде опережают ребячьи руки. Вот уж правда, неумелому-то и взяться негде! И кажется, ребят уже не тринадцать, а все тридцать. От смеха, от шуток, от веселых перекликов ожила поляна. Умолкла, испугалась людских голосов серая неясыть, притих, насторожился ухавший в ельнике за ручьем филин. Только летучие мыши все так же мельтешили среди ребят, да иногда вдруг перед самым носом возникал темный силуэт козодоя. Козодой повисал в воздухе, неслышно, как мотылек, трепыхал мягкими длинными крыльями, а потом, разглядев человека, неожиданно и стремительно нырял в сторону, в темноту.

Вспыхнул костер, взметнул искрящееся пламя выше сарая, и оказалось, что у костра уже лежит приготовленная посуда, продукты, стоят ведра с водой. Быстро идет работа, слаженно, как на туристском соревновании, — кто быстрей, тому вымпел. Но здесь не ради вымпела стараются ребята, так нужно, они так умеют. И телят погнали не за вымпел и не за деньги.

Ребята тесным кругом обступили костер, вытянули над огнем красные руки. С рукавов стекала вода. Витька Шатров языком ловил алые капельки, падающие с козырька шапки. И на минуту вдруг стало так тихо, что все услышали, как хрумкают траву разбредшиеся по поляне телята. Позванивает ручей, урчат в болотце лягуши, побрякивает уздой подошедший к костру старый мерин Тяни-Толкай. Валерка Мурзин огляделся, вытер рукавом нос и один за всех выразил красоту деняшерской ночи:

— Ух, гад, и чинно здесь!

— Законно! — согласился Юрка Бондаренко.

С телятами оба учителя. Сейчас к костру придет Александр Афанасьевич, будет варить ужин. Это его дело.

Но пришел Абросимович.

— Вот что, друзья, — сказал он ребятам, — на просушку одежды, на еду, на отдых вам четыре часа. Хоть спите, хоть пляшите — ваше дело, но чтоб ровно в пять все были на ногах. И не зевали. Будить никто не будет.

И мы ушли к стаду.

После дежурства мы спали в старом сарае, построенном когда-то для пастухов. Пол в нем провалился, прогнившие, бревна осели, выпятились. Я проснулся поздно и долго не мог сообразить, где нахожусь. Сводило затекшие в сапогах мокрые ноги, онемела шея. Никого рядом не было. В дверной проем вливался солнечный свет. За стеной гомонили ребята, слышались голоса Бориса и Патокина. Я поспешно выбрался наружу.