Николай Автократов - Серая скала

...Еще час работы веслами, и вот река делает крутой поворот около высокого темного утеса. Анечка вглядывается в очертания берега и кричит:

— Здесь! Вот здесь!.. Сюда надо, сюда!..

Она направляет лодку к левому берегу, и мы видим несколько вбитых в дно свай, скрепленных железными скобами, — место бывшего причала. Однако ничего похожего на замок или крепость не видно.

— Терпенье! — говорит Анечка и храбро ведет нас по заброшенной дороге. Видно, что она здесь действительно бывала.

Дорога постепенно исчезает, и вот мы уже идем среди леса по едва приметной тропинке. Анечка, видимо, сбилась с пути, но она не сдается.

— И здесь можно пройти, — говорит она уверенно. Но тропинка потеряна. Начинается блуждание по лесу наугад, среди валежника, пней, канав и ям... Вдруг впереди лес редеет, и мы слышим торжествующий Анечкии голос:

— Скорее! Сюда!.. Что я говорила?!

Мы выбегаем на широкую просеку и видим невдалеке какое-то сооружение, заваленное кучами белого мусора. Это в самом деле развалины крепости, только не старинной, а современной. Мы подходим к не достроенному фашистами долговременному укреплению. Кругом окопы, размытые дождем и поросшие травой, глубокие котлованы с заложенными в них фундаментами, бетонные плиты, позеленевшие от времени, стальные, бурые от ржавчины колпаки, горы железобетонных балок, штабеля бревен, бочки с цементом, окаменевшим от сырости, рельсы, проволока, доски. Видимо, фашисты в панике бросили все и бежали без оглядки.

Мы, конечно, сейчас же пробрались внутрь укрепления, в подземные казематы с низкими потолками, оттуда по темным коридорам и лестницам поднялись в орудийные башни и пулеметные гнезда со щелями, обращенными в сторону леса, и наконец выбрались на крышу укрепления. Отсюда можно было обозреть восточную половину леса и небольшую часть береговой линии. Были хорошо видны три сходящиеся под углом просеки и лесные тропинки, вьющиеся между траншеями. Далее до самых пестрых холмов тянулся сплошной лес. Я невольно залюбовался открывшейся передо мной панорамой.

— Там кто-то идет, — сказала Анечка. — Вон! Смотрите!

Вдоль просеки по направлению к нам не шел, а бежал какой-то человек в сапогах и куртке, с ружьем в руке. По-видимому, это был сторож. Он махал руками и что-то кричал, по что именно, я не мог разобрать.

— Он кричит: чего-то нельзя... Здесь ходить нельзя, — сказала Татьяна.

— Вот еще — возразила Анечка. —Что это, настоящее укрепление, что ли?.. А если нельзя, так надо часовых ставить.

Мы продолжали демонстративно сидеть наверху. Но тут ветер подул в нашу сторону, и я расслышал нечто иное.

— Минировано!.. Мины там!.. Нельзя!.. — кричал сторож.

Это было совершенно другое дело. Мы вдруг притихли и осторожно полезли прежним путем вниз. К нам подбежал запыхавшийся сторож:

— Нельзя здесь гулять, товарищи! Здесь могут быть мины. Прошу уйти... Взорветесь — кто отвечать будет? Прошу!

Я посмотрел на Анечку, но она сохраняла независимый вид.

— Какая ерунда! — сказала она. — Саперы давно всё разминировали. Столько времени прошло!

— Вот то-то и есть, что не все... Недавно моя собака погналась за зайцем и налетела на мину — одни клочья остались. Вот ежели лагерь хотите посмотреть — извольте, это можно, я провожу.

— Какой лагерь? — спросил я.

— Лагерь военнопленных, фашистский. Заключенные там жили. Всего три километра отсюда будет. А здесь оставаться нельзя. Я за вас отвечать не хочу.

— Нет, не стоит смотреть лагерь, — сказала Татьяна, — уже поздно. Лучше здесь отдохнем и поедем домой.

Идти туда, конечно, не стоило — все и без того очень устали. Мы выбрали удобное местечко на бревнах и принялись опустошать корзину. Угостили и сторожа, чтобы смягчить его нрав. Теперь я мог его рассмотреть. Это был человек средних лет, неряшливо одетый, обросший и грязный, с угрюмым выражением лица. Сидя в стороне, он закусывал, ни на кого не глядя, потом вынул трубку и закурил. Я стал расспрашивать его про лагерь. Он отвечал с видимой неохотой.

— Там ведь жили рабочие-пленные — вот те, что строили это укрепление. А жили они известно как: хуже последнего скота. Потом, когда стали отступать, фашисты бросили работу и всех, кто остался, увезли в Германию. Тут строгость была, никого сюда не пускали, кругом колючая проволока да мины. Часовые везде, собаки. Разве что крестьяне лес привозили, а так никого не пускали.

Я взглянул на штабеля прекрасных бревен и подивился аккуратности немцев: каждое бревно было занумеровано с торца черной краской. Но вот что удивительно: номера были только однозначные либо двузначные, часто повторялись и стояли в беспорядке. Числа эти до странности походили на те, которые я видел на стене тюремной камеры. Что это — случайность, простое совпадение или же… Их надо списать! Во что бы то ни стало! Но как? У меня не было ни карандаша, ни бумаги, а главное я не хотел списывать их у всех на глазах. Тогда мне пришла в голову замечательная мысль: штабели можно сфотографировать под видом фотографирования моих спутниц. Я усадил девушек на бревна, но так, чтобы их ноги не закрывали чисел и сфотографировал сначала один штабель, а затем другой под предлогом, что первой был плохо освещен. Теперь все было в порядке, и мы пошли домой. Правда я заметил еще несколько штабелей с числами, но фотографировать их не решился.